Входя в жизнь юго-западной Руси, мы встречаемся здесь со знакомыми нам чертами древнеславянского быта, которые давно уже исчезли на северо-востоке. Здесь питейный дом носит название корчмы и служит местом общественных собраний; здесь, как и на севере, пьют пиво, но любимым напитком народа был мёд, собираемый с бортей Белоруссии и с пасек Киевской земли, упоминаемых ещё в грамоте Андрея Боголюбского Печерскому монастырю 1159 года. Мёд составлял богатство страны, и древнейшей поземельной податью была дань медовая, шедшая в казну королей, князей и духовенства православного и католического. Как на северо-востоке, так и на юго-западе, жили ещё пока одни и те же обычаи, справлялись одни и те же праздники (Спасов день, Вознесение, Троицын день, Успеньев день, Николин, Петров и Ильин день), во время которых народ сбирался на братчины около праздничного питья. На северо-восточных братчинах распивались мирское пиво, мирская бражка; на юго-западных братских пирах пили меды. Первые братства, появившиеся в первой половине XVI века, к концу его распространяются по всей юго-западной Руси, и становятся орудием для поддержания веры, гонимой иезуитами и шляхтой. Братства эти были сначала такими же народными учреждениями, как и северо-восточные братчины, то есть «пировными собраниями» (gildia, cech). И в то время, когда о северо-восточных братчинах не было уже и помину, братства жили ещё долго, покровительствуемые польскими королями. Виленское братство учреждено было ещё в 1458 году, и впоследствии здесь было пять братств. В 30-х годах XVI столетия виленские кушнери (скорняки), по имени Клим и Якуб, с помощью других людей, «зволили восстановити себе братство свое кушнерское, и за свой власный поклад меда куповали и сычивали на врочистые свята, ко дню Святого Духа, Николе Святому и ко Божему Нарожению, и оный мед рассычаной братством своим пивали». Братство скоро размножилось; оно выстроило в Вильне особый братский дом и в 1538 году получило от короля Сигизмунда I уставную грамоту, с правом ставить меды и торговать ими в определённые праздничные дни: «Нехай они братства своего кушнерского свободнѣ и добровольнѣ вживають подлѣ давного звычаю». Прошло с лишком сорок лет, на польском престоле сидел уже третий король, многое успело измениться, но отношение короля к братствам оставалось по-прежнему дружелюбным. Стефан Баторий дал виленским православным купцам новую грамоту на учреждение братства, с тем, что они могли «въ томъ братствѣ своемъ купецкомъ, водлугъ звыклости и зостановленья ихъ всей братьи, за свой властный накладъ меды купуючи, на свята урочистые осмь въ року, то есть на Великъ день, на Семую субботу, на Успенье святое, на святаго Петра, на Покровы, къ святому Миколѣ, на Рождество Христово и на Благовѣщенье, на каждое такое свято меды сытити, и по три дни на каждый таковый складъ сходячися въ дому ихъ братскомъ, тотъ медъ пити по чому на тотъ часъ старосты годовые установятъ». Мёд, который мог бы остаться от праздников, «вольно имъ за пенязи выдати, и за то капщизны (питейная подать) и тежъ одъ медницъ помѣрного они николи давати не будуть повинны». Преемник Стефана Батория, Сигизмунд III, в 1619 году по ходатайству и благословению полоцкого архиепископа Иосафа Кунцевича дал виленским мещанам-кормникам грамоту на устройство братства при церкви Преображения с правом завести при той церкви склады «звыклые меду шинкового и привозного, теж пивные и горелочные, к праздником святых Михаила и Семиона, — в чом арендары корчом в том месте будучие жадное переказы к шинкованью в помененных напаев задавати и трудности чинити им не мают».

В уставной могилёвской грамоте 1561 года позволялось попам сытить мёд на семь праздников в году с тем, чтобы каждый раз покупать мёду не больше как на два рубля грошей широких;[133] мещанам позволялось иметь двенадцать складов в году на праздники, с правом сытить мёд на два рубля грошей широких и, кроме того, курить горелку пять раз в год, к Рождеству, к Масленице и к Миколе осеннему, употребляя каждый раз не больше четверти солоду. Мещане вольны были держать для собственного употребления, а не на продажу, пиво и мёд. В 1589 году могилёвские скорняки, учредив братство, получили грамоту, чтобы им «водле звычаев своих мед власным накладом купуючи, на свята врочистые сытити и по три дни сходячисе тот мед выпивати; воск от тех медов на свечы до церквей, а зыск медовый (прибыль от мёда) на потребы и оправы и на слуги церковные, так теж и на милосердные учинки до шпиталя и на ялмужну убогих людей выдавати и оборочати хочуть». В 1596 году могилёвское духовенство объявило, что при нападении на Могилёв Наливайки истреблены огнём все привилегии на склады и сыченья медов, а именно: «Водлуг звыклого обычаю, по пятнадцати пудов меду усычати, и оный на вышинк выдавати, а тых складов уживати вечными часы, и от того некоторые капщизны и побору до скарба нашего (королевского) поборцом и арендаром нашим и никого иншого ничого давати не мають; однак же кгды тот мед сытити будуть, первей тому, кому то належати будеть, обвестити мають, а оны за обвешением их вжо никоторых трудностей им чинити и задавати не мают». И, несмотря на то, что время было трудное, когда шляхта, пользуясь слабостию короля, напустилась на гражданские права народа, когда не успели ещё изгладиться восстания Косинского и Наливайки, когда народ пел ещё о сожжении Могилёва Наливайкой, но Сигизмунд всё-таки исполнил просьбу православного духовенства. В 1597 году он дал могилёвским мещанам грамоту на учреждение братства при Спасском монастыре, с правом «в том дому братском два склады медовые вольные в кождый рок мети, а на кождый склад сытити меду на пятнадцать пудов, ваги могилевские; который мед братья в дому своем братском через четыре дни пити мають; а с того меду воск на свечы до церкви оборочати, в чом им арендары корчом могилевских перешкожати не мають». Подобные грамоты на медовые склады в 1592 году получили мещане крачевские, оршанские и так далее.

Охраняя братства от арендаторов, которых плодила шляхта, короли старались охранять их и от шляхты, не знавшей предела своему разгулу. Ещё Сигизмунд I, сдерживавший шляхту, в грамоте 1516 года укорял витебского воеводу, что он на православную церковь перестал давать уложенные дани. Жаловался нам, — говорит король, — Иосиф, архиепископ полоцкий и витебский, что «перед тым издавна давали из села Бабиновичь на церковь светого Михаила два лукна меду пресного, а в лукне по десять пудов, — ино деи люди прочь ся розышли, а которые зостали и тым ты не кажешь тое дани на церковь Божую давати». По жалобе братства мстиславских мещан, Стефан Баторий в 1579 году наказывал панам старостам, «иж бы им тых складов медовных не забороняли, и кгды они на тые три урочистые свята, на Святую Троицу и на дни Миколины у в осени и на весьне, на кождо с тых свято по десять пудов разсытят добровольне, не через три дни, але покуда его вышинкують, шинковати допускали, никоторое трудности над стародавные звычаи им в том не чинячи конечно». Так живут все братства до времени Богдана Хмельницкого… потом падают одно за другим, и в начале XVIII века исчезают бесследно.

Во всей юго-западной Руси производство напитков и вина горелого было вольное, с обязанностию давать плат в королевскую казну, подля давняго звычаю: «Хочемъ тежъ, ижъ бы тое мѣсто нашо цыншъ съ корчмы въ каждой годъ подля стародавного суполна намъ давало по давному». По магдебургскому праву королевские чиновники не могли вступаться в торговлю напитками: «А въ то ся воевода и городничiй и иные врядники наши не мають вступатися, а ни ведерокъ не мають помѣривати по корчмамъ». Жители поднепровских и задвинских волостей жаловались, что писари, приезжая в волости для сбора недополнков, корчмы сытят для своего пожитку, и Сигизмунд I в 1511 году позволил людям по стародавнему обычаю самим относить в известные сроки в королевскую казну дань медовую, прибавив при этом: «А что перед тым по тым волостем нашим писари або державци, то есть наместники и тивунове тех областей корчмы на себе сычивали: по та места вжо, как державци, так и писари наши и тивуны, корчом сытити не мають; мы берем тые корчмы к нашей руце: где ся нам на которой волости увидит корчмы мети без шкода данников наших, там кажем корчмы сытити, и плат их до скарбу нашого носити». В Литовском статуте, составленном в 1522–29 годах и обнародованном в 1530 году, запрещены были все тайные и шляхетские корчмы. В статуте 1529 года (раздел 3, артикул 17) сказано: «Теж уставляем и приказуем воеводам и старостам и всим державцам нашим Великого князства Литовского, абы недопущали корчом варити покутных[134] на местцех не слушных (законный, должный), а на болшей тым, которые бы данины не мели через лист наш або через урадников наших. А про то приказуем, абы каждый з вас таковые корчмы забирал, буд духовный, и светский, и панский, и всих посполите, и вси тые суды, в которых пиво варат, и давали до двора нашего господарского; бо через таковые корчмы много ся злодейства чинит и теж плат наш господарский уменшается теж и тым, которые мают данину через лист наш».[135] В Уставе о волоках Сигизмунда II 1557 года (об управлении королевскими волостями во всём Литовском княжестве) установлены пошлины с напитков, одинаковые для всего королевства: «Капщызна однакова по всему Великому князьству Литовсъкому мает быти брана, то есть: од меду копа грошей, от пива чотыры пенези, от горелъки два пенези, от волоки двенадцати пенезей. А хъто шынъку и волоки не маеть, тот от ворот два пенези. А обачывши лепъшы пожиток знаймованья шынку волно будет кому хотя нанята, або тым же мещаном за ведомостью подскарбего нашего». Снова запрещались корчмы тайные и панские, а также и беспошлинное варение пива: «Корчмы покутные конечъне по селам абы не были для злодейства и инъшых збытков, што врад забороняти маеть водле статуту. Также пиво абы нихъто с подъданых варити[136] не сьмел под виною копою грошей, бо с того многие з них в роспустность и в убожество прыходять. Ведже в каждом войтовстве а слушном селе, звлаща пры гостинъцу, может быти корчма за ведомостью в раду, альбо ревизора посътановлена, одно так, якобы капъщызна наша не гинула; с которое подъданным нашым грунтов шынковных уживати не заборонъно». При этом было оговорено: «3 волостей русских меды и иньшые доходы мають быти по старому[137] браны и потому, яко на сесь час, до иньшое науки и постановленья нашого». К статье о корчмах было добавлено лично от короля: «Доложыти его королевъская милость росказати рачыл: корчмы покутные кнезские, панские, звлаща где не на гостинцу, або были гамованы и забираны от ураду его королевское милости, хотя ж бы и листы его милости господарские мели, — бо таковыми покутными корчмами не одъно шкода его милости господару, а и Речы Посъполитое дорогость в живности и зънищенье убогих людей». Таким образом, города и местечки были обложены питейной пошлиной и, платя её, свободно торговали вином. Мещане города Городны сначала платили «капщизну от вина горелого в год по 60 коп грошей», но сумма эта была велика, и «нихто з мещан городеньских не хотел, а ни ся подънял того вина горелого держати, и тое суммы шестидесят коп до скарьбу давати». Продажа вина поэтому оставалась беспошлинною, и королева Бона,[138] жена Сигизмунда I, видя в том убыток королевской казне, запретила городенским жителям торговать горелкой и капщизну от вина горелого обратила на городеньскую ратушу, уменьшив прежнюю сумму до 50 коп грошей. Сигизмунд I в 1541 году дал грамоту, чтобы «тую капщизну от вина горелого на ратуш войту, бурмистром и райцам места городеньского на оправу местскую надати и привлощати рачил под тым способом аж они, тое вино горелое у своей моцы дерьжачи, с того всего до скарбу господарского в кожьдый год по пятидесят коп грошей давати мают на час певный, на Громницы свято урочистое». Грамота была подтверждена Сигизмундом II в 1589 году.