Несмотря на все усилия польских королей поддержать свободные права городов, свободу их попирала шляхта. Следуя её примеру, духовенство, казацкие старшины, все бросились заводить свои корчмы и шинки, и вся Украина явилась заарендованною жидами.

В Польше ещё с XII века монастыри владели корчмами. Грамотой 1145 года Требицкому монастырю были пожалованы корчмы со всеми доходами: tabernae cum omnibus utilitatibus. Грамотой 1161 года Болеслав IV пожаловал монастырю villam Zuzelam cum tabernariis et transitu. Из последующего времени до нас дошли известия, что в 1491 году княгиня кобринская Федора передала Спасскому монастырю в Кобрине: «Село Корчиче зо всими дачками, з медовыми и грошовыми, а две корчмы вольных в Кобрине». Данная эта подтверждена была князем Иоанном Семеновичем в 1497 году и королями: Сигизмундом в 1512 году и Владиславом IV в 1633 году. В 1529 году виленский воевода отдал «в промен» киевскому епископу своё дворовое место в Вильне: «Плац наш отчизный з будованьем и з корчмою волною, на котором пляцу от предков нашых з давных часов тую корчму маемь, и князь бискуп майон будет тот пляц з корчмою волною дароваты, заменити и продати и на костел записати».

Подобно московским боярам, добивавшимся поместий «с тамгою и кабаком», и польские аристократы пользовались всеми случаями приобретать староства и замки «с мытами и корчмами». Староства, как известно, переходили в руки немногих аристократов, и некоторые из них, захватив себе более десяти старосте, продавали их и уступали служившей у них шляхте. Фамилия Казановских имела 15 староств, Зборовских — 16, Мышковских — 16, Ян Замойский — 10, Вишневецкий — 10, Станислав Потоцкий — 10, Опалинский — 15. Имения жаловались со всеми землями и пашными и бортными, с платы грошовыми и медовыми. На замок господарский староства Луцкого шли дани: «С села Чернчего-городка, с Колка, с Рудник, с Забороля, с Голешова и с пруда Голешовского, с села Родомысля» и др. Ежегодно сбирались дани медовой 74 ведра, а деньгами полторы копы и шесть грошей; на старосту медовой дани 23 ведра мёду, 4 дежки и 17 возовцев, а деньгами 19 коп и 40 грошей, да ещё грош на старосту же. С города Владимира шли пошлины. Первая пошлина — верховщина. С каждого дома тот, кто не держит корчмы, даёт по 20 грошей в год; вся эта пошлина составляет 40 коп грошей. Другая пошлина, называемая капщизною — с каждой корчмы, которая варит мёд и пиво, копа грошей, всего тридцать коп грошей. Та корчма, которая не сытит мёду, а варит пиво, платит полкопы грошей, всего 30 коп грошей. Третью пошлину называют подворной: ежегодно во время ярмарки собирается 40 коп и 40 грошей. Ещё пошлина, называемая весовым воскобойным — двадцать коп грошей. Объявляя эти доходы, староста владимирский прибавлял: «А из Смедина выходило 23 копы грошей; но когда Семашко (Богдан Семашко, староста ковельский) безо всякого права захватил землю, то теперь дают только по осьми коп грошей; меду давали шесть колод, а теперь дают полторы колоды. Этот Семашко отобрал в Смедине живых пчел 834 улья, и с них выбрал более 10 колод меду, и ни одной ложки не дал на его милость короля и королеву, но все отослал в свое имение в Мосор».

Завладевая землями, паны вместо вольных корчем ставили свои панские и передавали их арендаторам. Корчмы, упоминаемые в актах с XII века, были вольными и принадлежали земству. Так, в 1507 году земяне киевские, житомирские и овруцкие продали (отдали в аренду) семи человекам мещанам вруцким корчму вруцкую на один год за сто коп грошей. По случаю татарского нашествия — аренда отсрочивалась на некоторое время, и королевский лист с отсрочкой дан был в Кракове 15 мая, на имя наместника овруцкого — Семёна Романовича. Но вслед за тем этот наместник пишет к королю и, «поведаючи свой недостаток», просит у него «абыхмо дали ему корчму вруцькую на поживенье до часу», и королевским листом октября 14-го дня, писанным в Троках, дают ему корчму вруцкую на год после бояр киевских, житомирских и вруцких, с условием содержать двух пушкарей, давать порох и оправлять пушки. В 1510 году половину овруцкой корчмы держал наместник пан Сенко Полозович, а другую держали бояре овруцкие, но в этом же году бил челом королю дворянин Сурин Путятин, «абыхмо и ему дозволили корчму мети там в Овручом». И этому дворянину за его службу также позволили корчму в Овруче держать на год! В 1540 году каким-то образом вруцкая корчма снова перешла к земянам киевским, вруцким и житомирским и двум пушкарям вруцким с платою в год по 16 коп.

Так мало-помалу все вольные корчмы переходили в руки панов. В 1526 году Сигизмунд даёт подчашему Яну Радивилу «в имении его в Кудушниках торг и корчмы мети у четвер». Одним корчмы раздавались от королей, а другие просто-напросто сами захватывали их, и число таких державцев и хватателей увеличивалось. По жалобе жмуди на своих тиунов, Сигизмунд в 1527 году писал: «А теж, кто будет без данины нашой позабрал, або торги и корчмы у своих именьях уставлял, о таковых важных речах писали есьмо до пана старосты жомойтского, абы его милость на то всем вам, всей земли положил и казал пред собою стати и месты данины на земли и на люди положити — и справедливость вчинил, а нам объявил». В 1528 году старостичу берестейскому даны были королевские замки Мстиславль и Родомль и с корчмами с тем, чтобы он одну половину дохода брал себе, а другую давал князю Мстиславскому. На следующий год замки эти переданы были пану Зеновичу, и ему же на выхованъе слуг (!) были даны мыта и корчмы Мстиславские и радомские и половина даней медовых. В 1540 году пожаловано дворянину королевскому Данилу Дедковичу право на владение двумя корчмами в Черкасах, за его издержки на службе в орде татарской, и мещанам послано было предписание: «И вы бы в тую корчму не вступалися и сами корчом там не мели».

Собираясь на сеймы, шляхта начинала предъявлять королям самые алчные требования. На сейме 1547 года она жаловалась на мещан (граждан), что они за работу берут непомерные цены. Король отвечал: хорошо, я справлюсь. На втором виленском сейме 1551 года вся шляхта Литовского княжества предъявила требование, чтоб ей вольно было ставить корчмы: «Што теж есте просили короля его милости, абы шляхте было вольно в своих именьях, на гостинцах, корчмы будувати и их уживати» (używać — пользоваться). На это отвечали им от короля: «На то его королевская милость казал вам поведати, аж то з многих слушных и певных причин быти не может, хиба олиж за особливою ласкою и зволением его королевской милости». Шляхта просила ещё у короля: «Абы для счету збоец, в местех, в ночи у корчмах не было шинковано и прихожим гостем питья не давано; а естли бы шинковано, нехай бы гостей не выпущано, аж в день». — Да, — отвечал король, — я велю, чтоб так это и было, но мне также хотелось бы, «абы кождый з вас служебанком своим то рассказал, иж бы в ночи, в домах шинковных ворот, окон, дверей не выбивали». Так, вымаливая себе корчем, кланяясь жиду и возбуждая этим глубокую ненависть народа, шляхта носилась со своей шляхетной гордостью и требовала ещё, «иж бы простых холопов (народ) над шляхту не повышано, и врядов так простый холоп, яко теж и подозреный шляхтич же бы не держали». До сего времени Великое княжество Литовское соединено было с Польшею федеративно. Поляки на Руси считались людьми чужеземными и не имели права занимать должностей и приобретать поземельную собственность. Но в 1654 году с разрешения варшавского сейма польская шляхта получает право приобретать собственность одинаково как на Литве, так и на Руси. И с правом на земли она приносит с собой и право на корчмы. Наперерыв друг перед другом спешила теперь шляхта вынуждать у слабых королей привилегии на основание местечек. Несколько десятков хат, населённых жидами и немногими бедными людьми, соблазнив пана, получали звание местечка; местечко жаловали пану с правом завести корчму, и тотчас же появлялась жидовская корчма.