– Почему?

– Он мог претендовать на квартиру.

– Вы тоже этого опасались?

– Я не знал, чего ждать. Я жил как на мине. Мало ли что там с квартирой действительно? Он говорил, что прописан, мог что угодно…

– Вы все-таки подозревали, что он может вам навредить? И поэтому старались от него избавиться?

– Но у нас же ничего не вышло! Ничего не получилось! Он никуда не попал, все с ним было в порядке! И с ним вообще все в порядке!

И он сгибается пополам и плачет, резко и внезапно, всхлип перерастает в крик. Оператору явно не по себе. Он за время этих съемок разного насмотрелся, но тут Тами явно совсем жестит. Она сидит ровно, не сутулится, спина прямая, смотрит в сторону, но не потому, что ей трудно, или из деликатности. Ей нужно просто переждать этот момент.

В Грозном она так же не давала выключить камеру ни на минуту, отсняли в результате материала часов на сорок, все это она терпеливо отсматривала, резала, монтировала, но ничего не позволяла стирать – все пригодится. Рано или поздно.

Бетонная пыль не ложится в кадр. В гробу я видала все эти художественные приемы, все эти взрывы кадра, вибрацию камеры, сложные траектории, поры лица, взятые крупным планом, внезапный отъезд, внезапный наезд, прибывающий поезд, уходящий поезд, гудок уходящего поезда, Терезиенштадт семьдесят лет спустя, Ачхой-Мартан десять лет спустя, мерцание как метод, чеширский кот и вся эта бесконечная хрень – I don’t give a fuck. Пусть он рыдает и блюет в камеру, я не выключу. Я больше никогда не выключу. У меня хорошие учителя были.

Камера идет.

Все было дописано и готово, даже последняя глава, но что-то меня терзало. Я старалась не вылезать сама, я всегда умела держать дистанцию – и тут вроде держала, за исключением одного интервью и пары личных лишних подробностей, и не хотела больше. Но не выходило иначе.

Я очень мало знала Нину по «Дождю», по работе мы почти не пересекались, а тусоваться – она была тусовая, я совсем нет, компании не сходились, мы очень приветливо здоровались на работе, пару раз покурили на крылечке, пересекались на каких-то пьянках, но близко так и не сошлись.

А с Тами мы познакомились в Тель-Авиве году в 13-м: я тогда совсем недолго работала на еврейском сайтике «Букник» и часто моталась в Израиль – среди прочего, была у меня завиральная идея устанавливать контакты с коллегами там. Ни из контактов, ни из сайтика ничего не вышло, коллеги-израильтяне жили в одном мире, я – в другом, и вот только Тами… тогда вышел «The Last of the Unjust», она пыталась брать интервью – не получилось договориться, я рассказывала ей про свою историю и говорила, что раз он публиковать не дает ничего, то, может, лучше время и не тратить. Я тогда вообще ничего не понимала. Я в то же время еще думала про эмиграцию – вернее, пыталась наладить контакты с израильскими коллегами. На всякий случай, мало ли что. Очень она скептически к моей идее отнеслась. Собственно, разговор с ней и перешиб все мои иллюзии. Работать надо на своем языке, работать на диаспору – безумие. Она была права, конечно. Я плюнула на эту затею – во многом благодаря ей. Но что-то у нас осталось после этого разговора. Соцсети, поздравления с днями рождения, прерывистая переписка по делам. Она просила что-то в архивах. В общем, мы поддерживали общение.

Я совсем мало знала про всю эту историю, долго не соотносила Тами с Ниной, потом свела концы с концами, не понимала, знакомы они или нет, – оказалось, что они никогда не встречались. Так никогда и не встретились. Когда мы стали организовывать в Берлине эту конференцию – этика, медиа, работа с прошлым, далее везде, – я поняла, что мне надо позвать их обеих. И что я хочу, чтобы они поговорили. Не знаю, кто дал мне право демиуржить. Я не понимала, как они могут не увидеться. Не помню уж, что я им плела. В общем, они согласились. В конце концов, им обеим тоже было интересно.

Дальше было дело простое.

***

Я: У меня много есть не столько вопросов, сколько отдельных тем для разговора. Я бы хотела начать с самого простого: насколько эта конференция вам показалась осмысленной?

Тами: Мне начинать? Я бы не хотела.

Нина: Да мне, собственно… мне очень понравилось. Очень полезно. Вот что я могу сказать.

Тами: Мне показалась абсолютно бессмысленной.

Я: Почему?

Тами: Простите, а чего вы хотели добиться? Вы собрали высокопрофессиональных людей, которые давно погружены в тему, плюс к этому вы назвали каких-то детей, которые… ну вы уровень себе представляете немножко? Я четыре часа читала лекцию по истории – как с Веймарской республики начала, так и не остановилась. Вон хриплю до сих пор. Ликбез – славная затея, но можно было бы обойтись малыми силами. К серьезному воркшопу это не имеет никакого отношения. Если вам нужна была от меня лекция или курс, я бы его прочитала.

Я: Это вопрос денег?

Тами: Это вопрос адекватного наименования и выстраивания мероприятия.

Я: Нин, ты согласна?

Нина: Пожалуй, да. Я не собиралась так решительно… но, конечно, получился сбой такой форматный… Дети совсем дикие. Это наводит на грустные мысли о подрастающем поколении.

Тами: Да не наводит. Никуда ничего не наводит. Поколения какие были, такие и остались. Идиотов и бездарей всегда хватало. Хотите просветительский проект – набирайте двести, учите их, останутся десять осмысленных.

Нина: Это очень… Я не согласна. Магистральное просветительство мы как-то, с божьей помощью, отменили уже.

Я: В какой момент?

Нина: Я уверена, что к моменту создания миноритарки… Ну, в общем, кафедральными методами никто больше не работает.

Я: Тами?

Тами: Ты же понимаешь, что я с этим никогда не соглашусь.

Я: Нин, но позиция Тами тогда понятна – и ясно раздражение на прошедший воркшоп. Если ты против кафедрального метода, то вот мы, казалось бы, пошли по этому пути, принципиально некафедральному. Все вместе со всеми. Студентов с налету окунают в глубину, профессионалы на ходу учатся называть лопату лопатой.

Нина: Да, пожалуй…

Тами: Я не вижу в этом ни малейшего практического смысла. Если мы говорим о случаях, о которых действительно стоит говорить, – о пограничных. Вы ставили вопрос о границах журналистского милосердия…

Я: Вот давай об этом подробнее. Ты один из инициаторов и самых активных авторов проекта «Стенограммы Страшного суда». Многие твои коллеги по этому проекту со всего мира сюда приехали и, кажется, остались довольны.

Тами: Мне совершенно плевать, кто доволен.

Я: Тем не менее давай поговорим про этот проект. У тебя, у нескольких журналистов из разных стран возникла эта идея – сделать серию фильмов о последствиях Катастрофы.