Ладно. Давайте я оставлю вас в покое.

– Александр, ну первым делом мы вас от лица всей нашей редакции горячо поздравляем с Нобелевской премией. Это не первый случай, когда наши соотечественники получают Нобеля, и по физике в том числе, но каждый раз это все равно великая радость и победа.

– Ну вы уж так-то не переживайте.

– Я не переживаю, я рад.

– Ну и прекрасно.

– Скажите, пожалуйста, это было для вас неожиданностью?

– Ну знаете!

– Нет, я понимаю, некорректно сформулированный вопрос. Конечно, с какого-то момента вы знали. Я, скорее, о другом: как и когда вы осознали, что ваша работа может претендовать на Нобелевскую премию? Я именно о ваших ощущениях сейчас спрашиваю.

– Как вы понимаете, наука – это долгострой, она плоды приносит через десятилетия.

– Так вот я же об этом и говорю. Вы довольно давно создали программируемый 51-кубитный квантовый компьютер, и на тот момент это была самая сложная подобная система из существующих. Вы тогда, тринадцать лет назад, осознавали, что совершаете прорыв, на основе которого будет построена новая электроника?

– Это все тоже не вполне корректные формулировки…

Корреспондент мнется. Сложно брать интервью для неспециализированного издания на такую сложную тему. Саша смотрит на него отчасти с иронией, отчасти с симпатией: парень попал, бедный. Дали задание – возьми интервью у нобелиата. Почитай там чего-то, но в целом нам не нужно особо про науку – у него там интересная человеческая история, вот ты его на нее и выведи потихоньку. Начинай просто с ощущений: каково это – получить Нобеля. Что человек чувствует в этот момент. Давно ли он шел к этому. А дальше выводи его на человеческий разговор, про Сколково тогдашнее расспроси, а потом потихонечку, полегонечку на всю эту историю со сменой пола. У нас же не специализированное издание. Но и не таблоид. Но ты сам понимаешь, в нынешнем мире эти границы стерлись. Нам нужно вот это вот, на стыке науки и жизни. Старайся, Костя. Ну, если ты там совсем налажаешь по научной линии – ну, мы кого-то попросим из коллег подправить.

Костя очень старается.

Тут ему, значит, нужна вводка. Она должна быть примерно такая:

Александр Лучников, американо-российский физик-оптик, работал с тем режимом, где классические компьютеры уже не могли справиться с вычислениями. Расчеты, которые на тогдашнем компьютере могли бы занять тысячи лет, квантовый мог сделать в один миг. Для 2017–2018 года это была революция в науке. Она стала приносить свои плоды прогресса сразу же. Спустя тринадцать лет она принесла свои плоды уже лично самому ученому.

В обычных компьютерах информация и вычисления – это биты. Каждый бит – либо ноль, либо единица. Но квантовые компьютеры основаны на кубитах, а они могут находиться в состоянии суперпозиции, когда каждый кубит – одновременно и ноль, и единица. И если для какого-нибудь расчета обычным компьютерам нужно, грубо говоря, выстроить последовательности, то квантовые вычисления происходят параллельно, в одно мгновение. В компьютере Александра Лучникова таких кубитов – 51.

Саша на редкость мало изменился за эти годы. Конечно, он уже не выглядит этим тоненьким длинным мальчиком, но та же светлая челка, та же угловатость, прищур тот же, уголок губ слегка кривится – ирония и симпатия, симпатия и ирония – и тот же ощутимый бетонный стерженек, с которым она родилась и принимала все решения в своей жизни.

– Когда вы пришли в Сколково? И почему? Вы же начинали свою карьеру на Западе; зачем вам вообще понадобилось переезжать в Россию?

– Это была любовь и большая история.

Получи, дружочек, тебе так будет попроще.

– Я приехала в Лос-Анджелес на коллоквиум, встретила Диму. Начался наш роман.

Первое впечатление – самое отвратительное: сноб, понторез, высокомерный, самовлюбленный, сам про себя ни черта не понял – то ли он по части академической славистики, то ли он всех к черту послал и теперь стендапер самого низкопробного толка, так, чтоб все родственники за голову схватились. То ли он вообще музыкант – но вот тут у него был сбой. Везде всегда блестящий, лучше всех, победитель – а с музыкой сбой. Не то что не выходит у него – хорошо вообще-то получается, – но сам он недоволен. Слово выходит, а гармония – нет. С кем бьется, кого ниспровергает, почему? Я-то знала, с чем я бьюсь, против чего моя война. Черт, как сложно говорить и думать по-русски, в английском нет этой проблемы с прошедшим временем. А этот-то? Из интеллигентной московской семьи? Нигилист хренов. Комплексы свои изживает. Конечно, весь в татуировках, конечно, бритый налысо, конечно, весь в каких-то шрамах люберецких… уличные бои в юности… дешевка. Он меня взбесил и зацепил. Я знала один метод с этим работать – и тут же им воспользовалась. Тело работает помимо головы. Мне и наказать его хотелось, и приручить, и узнать… Ну и что говорить, мы хотели друг друга до полного одурения с первого же взгляда и ссоры. «Мы же назначили друг другу это свидание с первой же встречи». Мы страшно друг друга раздражали, но стоило прикоснуться друг к другу…

– Вы больше десяти лет назад придумали, что набор атомов, которые удерживаются внутри специальных лазерных «клеток» и охлаждены до крайне низких температур, можно использовать как кубиты квантового компьютера. И он способен сохранять стабильность работы при достаточно широком наборе условий. Это открытие позволило создать на сегодняшний день самый большой квантовый вычислитель из 51 кубита…

За пару месяцев до операции начался наш роман. Некстати, да? Он очень тяжело это все переживал, не хотел меня видеть. А чем он больше отстранялся, чем больше хамил и бесился, тем я лучше понимал, что никуда нам уже друг от друга не деться. Странная была такая железная уверенность. У него своя жизнь, у меня своя, разные страны, и вроде бы мы оба, по идее, гетеросексуальны, про меня еще поди пойми, но он-то точно, и девушка у него есть, да и не одна, тот еще ходок был, и делами мы заняты разными, и вообще – ну что нам друг друга держать? Но мы не могли разорваться никак. Тело помимо головы, помимо логики, здравого смысла, планов, морали, привычек. Я стал ездить в Москву, он стал приезжать ко мне. И вот когда я оказался в Москве, я решил ради интереса тогда уж и повидать родителей.

Я знала, подозревала, что отец может заниматься какой-то не слишком человеческой деятельностью, я даже как-то несколько раз заводила об этом разговор, а он никогда его не поддерживал, а я – ну вытесняла, видимо. Потом мне стало совсем не до того: карьера, потом встреча с Димой, потом операция.

Родители далеко не сразу пошли на этот контакт. Я ничего, кроме ужаса и отвращения, у них не вызывал. Но потом мы все-таки встретились. И я даже стал у них останавливаться, когда приезжал в Москву. А дальше было чистое кино: я подслушал отцовский разговор с коллегой. Я даже не думал скрываться, я встал из-за дивана, сказал: «Отец, Тимур, я здесь, я все слышал. Я не могу с этим смириться, вы должны это прекратить немедленно».