Мы зашли в хорошо укрытую бухточку на небольшом острове, чтобы взять пресной воды. Моя рана уже зажила от соленого морского воздуха и притираний Исаака, так что я отправился на берег в корабельном баркасе вместе с несколькими матросами, а когда все бочки были наполнены в небольшом ручье с чистейшей, как бриллиант, водой, еще побродил немного по кочковатой равнине, поражаясь странным птицам, так и сновавшим повсюду на своих ярко-красных лапках, — размером с утку, но с огромными клиновидными клювами странной формы, раскрашенными, кажется, во все цвета радуги. Воздух они рассекали с мощным свистом, словно арбалетный стержень.

— Тупики, — сказал мне Хорст. — Странные создания, правда? Погоди, скоро будешь их проклинать.

Интересно, что он имел в виду: эти толстенькие самодовольные создания выглядели совершенно добродушными и безвредными. Я упрятал замечание Хорста в память, в уже переполненный сундук своего мозга, битком набитый разным морским фольклором, которым меня пичкали на борту. Надо будет расспросить других об этих тупиках, решил я. Тут со шлюпки раздался крик, призывающий всех возвращаться, и я помчался на берег, ужаснувшись мысли застрять навсегда в этом пустынном месте.

Потом мы на полдня зашли в Торсхавн, небольшой городок с такими же крытыми дерном домиками, который, как сообщил мне Низам, был самым главным населенным пунктом в здешних местах. Крепкие, просоленные морем мужчины со светлыми волосами и глазами выгрузили из нашего трюма несколько темных тюков с товарами и загрузили бочки и бутыли, связки тюленьих шкур и мешки с шерстью. Капитан сошел на берег и, как я заметил, долго беседовал с низеньким, но очень важным островитянином. Они все кивали друг другу, потом капитан разразился хохотом, а его собеседник улыбнулся в ответ, разинув беззубый рот. Они обнялись, и капитан вернулся на борт.

— Хорошие люди, — сказал он мне позднее. Мы стояли на мостике — капитан, Жиль, Низам и я — и смотрели, как Торсхавн уменьшается и исчезает вдали. — Овцы и киты — вот и все, что они знают, но хотя и превратились в крестьян, в жилах у них течет кровь пиратов.

— На вид они очень крепкие и стойкие, прямо как старая буйволиная кожа, — заметил я. — Только я ни за что не стал бы здесь жить, хоть за все пряности Индии.

Жиль крякнул.

— Тебе повезло, мастер Петрок, что ты не захотел высадиться в этом безопасном порту. Хотя я не знаю более надежного места, чем Торсхавн.

— А что мы взяли на борт? — спросил я, желая изменить тему. — Я видел мешки с шерстью.

— Мы потом обменяем шерсть на шкуры, — ответил капитан. — Медвежьи, волчьи и другие. Шкуры такой же отличный товар, как и золото; а шерсть мы сбудем в Гренландии.

— А куда мы теперь плывем? В Исландию? — Меня передернуло. Еще дальше на север, в сторону небытия. Я прямо-таки ощущал одиночество и заброшенность этих островов, это чувство словно окутывало корабль как туман. Я с ужасом ждал, что нас ждет впереди.

— Точно. Зайдем туда за водой и провизией, но торговли в этот раз не будет. Стурри — тот человек, с которым я разговаривал, королевский советник — предупредил меня. Король Хокон[34] послал своих людей в Рейкьявик, чтобы они покончили с незаконной торговлей. Дрянь дело. А исландцы тебе понравятся. Они немного странные, но вполне дружелюбные. И все родня друг другу. Потомки викингов, все до единого.

— А гренландцы?

— Сам увидишь. Грустное место, слишком близко к краю света, чтобы жить удобно и спокойно. В прошедшие времена оно было зеленым и безопасным, но в наш век в мире холодает, так что они там замерзают потихоньку, год от года становится все хуже… Ну, сам увидишь.

На этом обсуждение закончилось, и мы просто молча стояли и смотрели на буревестников, скользящих над нашей кильватерной струей, а острова между тем скрывались за краем мира. Горизонт был широк и пуст, вода подернулась крупной рябью. Далеко впереди, где небо сливалось с водой, висела зеленоватая дымка. Низам чуть согнулся, словно взвалив на плечи тяжелую ношу.

— Море Мрака, — пробормотал он.

Устойчивый южный ветер здорово облегчил нам переход до Исландии, хотя море было темное, а волны высокие, и нас все время сопровождали черные птицы, носившиеся и пикировавшие за кормой. Они улетали на много лиг от берегов и кружились там, никогда не отдыхая, даже на мачты не садились, что казалось мне невероятным; но эти создания предназначены для полета, как человек обречен всегда ходить по земле — даже в море мы строим себе маленькие деревянные острова, на которые можем ступить без опаски. Когда я не был занят работой — а теперь я уже трудился наравне с остальными членами команды, — то забирался на мостик и стоял там с Низамом, глядя на маленьких птиц, таких близких, но все равно совершенно недосягаемых.

Исландия возникла перед нами однажды ранним вечером как прямая серая линия. Мы нашли причал в Хёбне, на юго-восточном берегу, — это оказался угрюмый городишко, прилепившийся на плоском кусочке берега, а позади него и еще дальше вздымались сплошные горы. И капитан сообщил мне, что там простираются огромные ледники Ватнайёкюдль, расстилаясь как ледяной ад, устрашая многодневным переходом по полному безлюдью. Как и на Фарерах, на набережной было заключено несколько сделок, и мы втащили на борт много небольших, но тяжелых бочонков. Как и говорил капитан, обошлось без торговли, но они с Жилем провели полдня на берегу, совещаясь с важными людьми этого города. Потом мы снова вышли в море, один раз сделали остановку, чтобы набрать пресной воды, а потом взяли курс на запад.

Южный ветер держался еще с неделю или около того, и корабль то взлетал на очередную могучую волну, то скатывался с нее. Однако я обратил внимание, что теперь он идет немного иначе, взлеты становятся все выше, скатывания все глубже; это, правда, было не слишком заметно, но все же качка как-то не совпадала с движением волн. Я спросил об этом Низама, который стал для меня чем-то вроде оракула во всех вопросах, относящихся к морю и кораблю.

— Это океанские волны, они приходят оттуда, где большие глубины, — ответил он. — Хотя ветра постоянно меняют направление, обходя все стороны компаса, но изменения погоды всегда приходят с края мира, который находится далеко на западе, и океан реагирует, и именно это толкает и несет его воды; может, там, далеко, свирепствует могучий шторм, поднимает горами волны, а эта болтанка — лишь слабое напоминание о нем. Никто толком не знает, но я слышал, что на западных берегах Ирландии волны иногда захлестывают самые высокие скалы и утесы и после сильных штормов выбрасывают из бездн на берег ужасных морских чудовищ. У нас был в команде один ирландец — Кольм его звали, — так он божился, что сам видел такое чудовище. Огромная бледная змея, длиннее любого дерева в лесу и такая же толстая; когда он к ней приблизился, она что-то выкрикнула на языке, которого он не понимал, и уползла, извиваясь, обратно в море.