сатаны, с золотою искрой, в которую превратился похожий на глаз драгоценный камень на борту пиджака омолодившегося персонажа. По всей вероятности, здесь мы имеем дело с тем, что Булгаков не успел отредактировать свой «закатный» роман. В сцене на Патриарших у сатаны черным является правый глаз, а в сцене перед Великим балом у сатаны – уже левый. Конечно, Булгаков мог дать понять читателям, что у Воланда глаза меняют цвет, но это маловероятно.

Одет «фрукт» в полосатые брюки, подобно тому, как Азазелло в «Мастере и Маргарите» предстает «в полосатом добротном костюме». А под полосатыми брюками «оказались не виданные никогда кальсоны. Они были кремового цвета, с вышитыми на них шелковыми черными кошками и пахли духами». Эти кальсоны заставляют вспомнить о черной кошке как символе нечистой силы и черного кота-оборотня Бегемота в «Мастере» и Маргарите».

«Фрукт» также сравнивается с гетевским Фаустом: Филипп Филиппович, рассматривающий гипофиз Шарика, в свете зеленой лампы предстает перед нами «зеленоокрашенный, как седой Фауст».

Когда Преображенский и Шарик входят в профессорскую квартиру, их встречает горничная Зина – «молодая красивая женщина в белом фартучке и кружевной наколочке». В «Мастере и Маргарите», когда буфетчик Варьете Соков приходит в Нехорошую квартиру, занимаемому профессором черной магии иностранцем Воландом, его встречает горничная иностранца – ведьма Гелла, одетая точно так же, как Зина в С. с.: «девица, на которой ничего не было, кроме кокетливого кружевного фартучка и белой наколки на голове». Разница только в том, что на Зине, невинной и очень скромной девушке, которую безуспешно пытается изнасиловать Шариков, кроме фартучка и наколки, есть также платье и другие предметы дамского туалета, тогда как на бесстыжей Гелле больше ничего нет. Гелла – это как бы Зина, превратившаяся в ведьму.

«Фрукт» обращается к Преображенскому: «Вы маг и чародей, профессор», после чего Шарик мысленно поминает Бога и про себя называет пациента «фруктом»: «Господи Исусе, – подумал пес, – вот так фрукт!» «Фрукт» уподобляется Фаусту, которому возвращена молодость. Но профессор Преображенский, в отличие от Мефистофеля, не требует за омоложение его душу.

Следующий диалог между профессором Преображенским и зеленоволосым «фруктом» позволяет предположить, прототипом какого известного литературного героя мог послужить этот персонаж булгаковской повести:

«– А почему вы позеленели?

Лицо пришельца затуманилось.

– Проклятая «Жиркость»! Вы не можете себе представить, профессор, что эти бездельники подсунули мне вместо краски. Вы только поглядите, – бормотал субъект, ища глазами зеркало. – Ведь это же ужасно! Им морду нужно бить, – свирепея, добавил он. – Что же мне теперь делать, профессор? – спросил он плаксиво.

– Хм… Обрейтесь наголо.

– Профессор! – жалобно восклицал посетитель. – Да ведь они же опять седые вырастут! Кроме того, мне на службу носа нельзя будет показать, я и так уже третий день не езжу. Приходит машина, я ее отпускаю».

Омолодившийся «фрукт» из С. с. послужил прототипом Ипполита Матвеевича (Кисы) Воробьянинова – главного героя романа Ильи Ильфа и Евгения Петрова «Двенадцать стульев» (1927). Старик Воробьянинов столь же похотлив и пытается соблазнять молодых девушек, как и персонаж «Собачьего сердца», и вполне возможно, что свою кошачью кличку «Киса» Ипполит Матвеевич получил в честь шелковых черных кошек, вышитых на необыкновенных кальсонах «фрукта». Также история с неудачной покраской волос Воробьяниновым и необходимостью после этого побрить голову наголо, несомненно, заимствована из булгаковской повести. Как у «фрукта», «радикальный черный цвет» у Воробьянинова после мытья превратился в зеленый, так что Ипполиту Матвеевичу пришлось срочно превратиться в лысого. Однако Ильф и Петров учли цензурные страдания «Собачьего сердца» и сделали соответствующие поправки. Продукция государственного треста «Жиркость» превратилась в продукцию каких-то подпольных дельцов, маскирующих ее под контрабанду. Раз за булгаковским «фруктом» ежедневно приезжает машина, чтобы отвезти его на службу, значит, он является высокопоставленным партийным или советским чиновником. Воробьянинов же является бывшим предводителем дворянства, а после революции – всего лишь скромным регистратором провинциального ЗАГСа. Волосы же он красит не для омоложения, а для конспирации. Упоминание посещения «фруктом» Парижа в 1899 г. может говорить как о том, что этот пациент Филиппа Филипповича является высокооплачиваемым специалистом из «бывших», которому в свое время средства позволяли кататься в Париж для веселого времяпрепровождения. Но столь же вероятно, что он является профессиональным революционером, который в 1899 г. находился в Париже в эмиграции. В любом случае, прямо сказать, что «фрукт» является профессиональным революционером, Булгаков не мог из-за явной нецензурности подобного сюжета.

Инфернальные черты есть и в описании кухни, где царствует повариха Дарья Петровна: «Вся квартира не стоила и двух пядей Дарьиного царства. Всякий день в черной сверху и облицованной кафелем плите стреляло и бушевало пламя. Духовой шкаф потрескивал. В багровых столбах горело вечной огненной мукой и неутоленной страстью лицо Дарьи Петровны. Оно лоснилось и отливало жиром. В модной прическе на уши и с корзинкой светлых волос на затылке светились двадцать два поддельных бриллианта. По стенам на крюках висели золотые кастрюли, вся кухня громыхала запахами, клокотала и шипела в закрытых сосудах…

В плите гудело как на пожаре, а на сковородке ворчало, пузырилось и прыгало. Заслонка с громом отпрыгивала, обнаруживала страшный ад. Клокотало, лилось…»

Любовник Дарьи черноусый пожарный уподоблен демону, сама она – ведьме, кухня – аду, где с удовольствием пригрелся Шарик, а омоложение становится свойством демона: «– Как демон пристал… – бормотала в полумраке Дарья Петровна. – Отстань. Зина сейчас придет. Что ты, чисто тебя тоже омолодили?

– Нам это ни к чему, – плохо владея собой и хрипло отвечал черноусый. – До чего вы огненная…»

Фамилии «Борменталь» (Bohrmental) в немецком языке нет. Булгаков изобрел эту фамилию от слов bohren (сверлить), Bohrer (сверло) с корнем bohr (отсюда бормашина (Bohrmaschine) у стоматолога) и прилагательного mental (психический, умственный, мысленный). Таким образом, в фамилии Ивана Арнольдовича содержится намек на то, что во время операции ему вместе с Филиппом Филипповичем придется сверлить череп Шарика, чтобы снять крышку черепа и проникнуть в мозг. По мнению Б.С. Мягкова, прототипами Борменталя могли послужить специалист по женским болезням и акушерству доктор А.Г. Боргест, живший в Трехпрудном переулке, и врач А. Блюменталь (Блументаль), ассистировавший Н.М. Покровскому. О посещении последнего Булгаковым Е.С. Булгакова записала в дневнике 20 октября 1933 г.: «День под знаком докторов: М.А. ходил к Блументалю и в рентгеновский – насчет почек – болели некоторое время. Но, говорят, все в порядке». Блументаль упоминается также в записи от 10 апреля 1935 г.: «Сергей (сын Елены Сергеевны, пасынок Булгакова. – Б. С.) порезал большой палец; да так сильно, что М.А. решил, что – калека, музыка кончена. (Он мечтает сделать из Сергея пианиста или дирижера.) М.А. взбесился, орал