не болело, разве что голова казалась тяжелой. Мысли немного путались, но в целом жаловаться было не на что, особенно если учесть, что не так давно меня завалило камнями.

Или все же давно?

Я встал на ноги и покачнулся. Не упал лишь потому, что вцепился рукой в спинку узкой кровати. Вторая попытка вышла более удачной: у меня получилось выпрямиться и самостоятельно удержать равновесие. Как только ноги перестали дрожать, я сделал шаг, потом еще один и еще, уже увереннее и тверже.

Скрипнула дверь, и в избу зашел сухонький дедок, седой и всклокоченный настолько, что больше напоминал одуванчик. Он носил простую рубаху с тонким поясом, засаленную жилетку, широкие штаны и лапти.

Увидев меня, старик чуть не уронил ведро с водой, которое притащил в дом.

— Ты чего ж вскочил-то⁈ — он поставил ведро на пол и засуетился вокруг меня. — Лежать надобно, вчерась же чуть не утоп!

— Успокойся, отец, — миролюбиво произнес я и не узнал собственный голос — он звучал хрипло и немного надрывно, вызывая боль в горле. — Все со мной в порядке.

— Ну слава Богу, — выдохнул дед, перекрестился и устало опустился на обшарпанную скамью. — А я уж думал, что помрешь. Совсем плохой был, когда я тебя из речки выловил.

— Значит, я тебе жизнью обязан?

— Богу ты обязан, — отмахнулся дед. — А я просто сделал то, что должно. Нельзя же человека в беде бросать.

— И то правда, — я тоже сел на скамейку. — Как тебя звать-то?

— Богдан, — представился он и тут же сам спросил. — А тебя?

— Михаил, — я протянул ему руку.

Старик пожал ее сухой мозолистой ладонью, но недоверчиво сузил выцветшие глаза:

— Не похож ты на простого Мишку. Больно статный да ухоженный.

— А ты больно глазастый для своих лет, — улыбнулся я. — Граф Михаил Семенович Воронцов, родом из Калужской губернии. Так лучше?

— Получше, агась, — нисколько не смутившись, отозвался старик. — А чего ты в наших краях забыл? Ближе речек не было?

— В ваших — это в каких? — я выглянул в окно, но не увидел ничего, кроме речки, хлипких мостков, у которых среди камышей качалась на волнах старенькая лодка, да леса на другом берегу.

— Дык, в Бронницком уезде вестимо, — почесал седую голову Богдан. — Как тебя сюда занесло?

— Попутным течением, — задумчиво пробормотал я.

— Ага, — повеселел старик, — повезло тебе, что я порыбачить решил, иначе утопила бы тебя змеюка клятая!

— Какая еще змеюка?

— Золотая! — вытаращил глаза дед. — Никогда прежде такой не видывал. Здоровенная, зараза! Глазища черные, что уголь! Обвила тебя всего, да на дно утащить хотела. Я на нее веслом замахнулся, так он под воду ушла.

— Вот, значит, как, — я понял, что мой собеседник говорит о Злате. Едва ли она хотела утопить меня. Скорее наоборот, спасла и вытащила к людям. Хорошо, если она где-то рядом. Нужно как можно скорее с ней поговорить.

— От моей хаты до Бронниц день пути, — между тем продолжил Богдан. — Но это если на лошади.

— У тебя она есть?

— Да какой там, — махнул рукой дед. — Себя бы прокормить, не то, что скотину. В Заимках есть — это деревня недалече. Я там рыбу зятю сдаю, а он ужо в столицу на рынок возит продавать.

— Тогда мне нужно поговорить с твоим зятем, чтобы он довез меня до Бронниц.

— Это запросто. Но завтра. Скоро солнышко за лес уйдет, а ночью в этих краях лучше не ходить — если сам не заплутаешь, то волки из лесу задрать могут. Да и отдохнуть тебе надобно, барин. А то бледный, как смерть.

Несмотря на то, что мне хотелось быстрее вернуться в Москву и все рассказать Нечаеву, доводы Богдана меня убедили.

— Хорошо, — я кивнул. — Ты меня приютишь?

— Ну не на улицу же выгоню, — улыбнулся старик щербатым ртом. — Хата у меня небогатая, но уж какая есть. Уху хочешь?

— Не откажусь, — исходивший от стоявшего в печке котелка аромат уже давно щекотал мои ноздри.

— Тогда я мигом. Обожди только чутка, — Богдан снова засуетился. — Одежка твоя за печкой. Поди обсохла уже.

Старик не ошибся — мятая, местами рваная и пахнущая речной водой, моя одежда выглядела далеко не лучшим образом, но оказалась сухой и теплой. Одевшись, я пошарил в карманах и нашел там не только золотые часы на цепочке, но стопку денег, которые всегда таскал с собой на всякий случай. Украдкой пересчитав мятые бумажки, я покачал головой — количество их осталось неизменным.

Конечно, Богдан мог не заметить деньги, но часы он точно видел. А ведь мог бы меня обобрать, дать по голове веслом и отправить в дальнейшее свободное плавание, сделав вид, что ничего не произошло.

— Вот! — с гордостью выдал старик, поставив на стол две миски, наполненные жидкой, но ароматной ухой. — Ты, барин, небось, к таким блюдам не привычен, но чем богаты, тем и рады.

— Пахнет вкусно.

— Уж что-что, а уху-то я делать мастак! — Богдан отломал от черствой краюхи два куска хлеба и разлил по деревянным кружкам мутный напиток из кувшина. — А это квасок мой.

Я повернулся к столу но прежде чем приняться за еду, положил на грубую столешницу почти все банкноты из стопки и подвинул их хозяину избы.

— Это тебе.

— За что? — не понял Богдан и удивленно поглядел на меня.

— За мое спасение.

— Не надо мне, — он решительным жестом отодвинул от себя деньги. — Я тебя не за эти бумажки спас, а потому как правильно это. Ближнему помогать — дело Богоугодное. Так по совести и от души поступают, а не за награду.

— Тогда, — я подвинул деньги обратно к нему, — считай это моей платой за твое гостеприимство.

— Все равно не могу, — упрямый старик снова попытался вернуть мне купюры, но я прижал их к столу.

— Богдан, — спокойно и с улыбкой сказал я ему. — Я настаиваю. Не будешь же ты спорить с графом?

Старик нахмурился, засопел, но все же аккуратно взял деньги и спрятал за пазуху.

— Хорошо, барин, будь по-твоему, —