еще немного и осознал, что рядом со мной дышит женщина. Я все вспомнил, и меня тут же переполнило отвращение к прошедшей ночи. Я соответствовал ожиданиям, но у секретарши изо рта пахло спиртным, а руки были холодными. Соитие было механическим и безжизненным, так делают, когда хотят отдать дань памяти чему-то совсем иному, или чтобы не потерять надежду, что нечто совершенно иное в принципе возможно. Невозможно узнать, что есть в человеке, прежде чем, так сказать, исследуешь его до глубины, и теперь я это сделал. Мною двигало любопытство по отношению к странным людям из World Trade Center, но теперь я понимал, что история с толстяком, секретаршей, стеклянным потолком и растениями с Канарских островов подошла к финалу, может быть запечатана и отправлена в прошлое. Я свободен. Так я думал, лежа и постепенно просыпаясь в душном гостиничном номере.

Сам того не ведая, я на самом деле находился в очень щекотливом положении. Все по-прежнему двигалось по определенному пути. Фундаментально ничего не изменилось. Ничто еще не перешло в новое качество, все оставалось нетронутым и могло сохраняться. Я сделал шаг вперед, но мог повернуться и сделать шаг назад. Никакие жесты или фразы еще не разрушили то, что предшествовало данному моменту. Возможности как бы накладывались друг на друга как им вздумается, обе еще существовали и обе находились в неприкосновенности, но скоро одна начнет расти за счет другой, ничем не сдерживаемая. Я мог покинуть комнату. Я все еще мог взять свои вещи и пойти к двери. Женщина не попыталась бы меня остановить. Я мог бы открыть дверь и, делая шаг наружу, мог бы обернуться и сказать: «Пока. Может быть, когда-нибудь еще увидимся».

Вместо этого я остался в постели. Я думал о том, чем займусь, когда вернусь на остров. Приму душ и прогуляюсь, смою с себя и выдохну эту ночь, почитаю что-нибудь и поговорю с женой о Ницше. Я думал обо всех женщинах, с которыми был близок за время брака, и что вместе с секретаршей их теперь насчитывается пятнадцать. Потом мне захотелось выпить кофе, и я почувствовал головную боль, которая начинается, если слишком долго лежишь в постели. Я встал, собрал бокалы, тарелки, поднял упавшую бутылку, немного вина из которой пролилось на ковер. Я отнес это все в холл, взял две чашки кофе и поднялся в номер. Когда я зашел в комнату, мне в нос ударил кислый запах вина, коврового покрытия и застоявшегося воздуха, который мы надышали. Я попытался открыть окно, но оно оказалось, как и во многих отелях, заблокировано, чтобы люди не вздумали покончить с собой именно здесь. Секретарша шевельнулась в постели.

– Доброе утро, – сказала она.

– Доброе утро, – ответил я.

– Ты хорошо спал?

– Очень.

Я протянул ей кофе, и она молча его выпила. Я пытался не смотреть на нее. Все было совершенно иначе теперь, когда наступило утро. Ни один из нас не был таким же, как накануне вечером, особенно она.

– Я ни с кем не вела себя так, как с тобой сегодня ночью.

Она подняла на меня глаза, свет из окна бил ей прямо в лицо.

– Неужели? – сказал я.

Я понимал, что к ее словам надо отнестись как к комплименту. Она имела в виду, что я умею доставить удовольствие, а разве способность доставить удовольствие не является одной из самых прекрасных способностей, которыми может быть наделен человек? Да, это было и по-прежнему остается моим глубоким убеждением. Для мужчины и для человека способность доставить удовольствие – одно из лучших качеств, которым ты можешь обладать. Жизнь коротка, так что мгновения и то, какими насыщенными мы сумеем их сделать, значат очень много. И все же я отнюдь не чувствовал благодарности за то, что она сказала. Я чувствовал только принуждение ответить на комплимент комплиментом, и это разозлило меня и вызвало желание задеть эту женщину.

– Я правда так считаю, – сказала она, видя, что я не собираюсь отвечать. – Для меня это было чем-то большим, чем обычно.

– Вот как.

– А я? – спросила она.

Я сидел молча.

– А я? – повторила она.

– А ты, что ты?

– Где я среди звезд на твоем любовном небосводе?

«Из всех категорий омерзительных людей, – пронеслось у меня в голове, – совершенно косноязычные – худшая».

– Мне пора, – сказал я.

– Подожди, – она протянула мне руку. – Я должна знать. Я тоже в числе лучших среди тех, кто у тебя был?

Я медленно повернулся к ней. И неспешно, как будто оглашая приговор или опуская топор, произнес:

– В тебе есть нечто, чего я не выношу.

– Что?

Я почувствовал, что комнату заполняет ее страх. Он повис среди стен, как будто застрял там и не сдвинется, пока я не отвечу. Я позволил секундам течь. Женщина сидела на краю кровати и смотрела на меня с нескрываемым ужасом.

– Ты забываешь дышать, – сказал я.

– Что?

– Ты забываешь дышать. У тебя вид человека, который вот-вот упадет в обморок.

– Дышать? – переспросила она. – Ты злой. Ты как мой начальник. Все вы, мужчины, одинаковые.

Она наклонила голову и уставилась на ковер.

– Твой начальник – отвратительный тип и заслуживает смерти.

– Помоги мне убить его.

– Как я могу помочь тебе убить его. Я никогда никого не убивал. К тому же, можно сказать, что ты отчасти его и создала. Не будь уступчивых женщин вроде тебя, не было бы таких мужчин, как он.

Я смотрел на нее. Она смотрела на меня. Потом она заморгала и снова уставилась в пол.

У меня было такое чувство, там и тогда, что мною овладела непреодолимая сила. За окном я видел крыши домов и небо. В небе летали птицы, и вдалеке шел на посадку самолет. Но вокруг нас было тихо. Я ясно видел, что происходит. Я держал все самоуважение женщины между большим и указательным пальцем. Все было в моей власти. Я мог проявить милосердие. А мог и уничтожить ее.

– Ты хочешь узнать? – спросил я.

– Узнать что?

– Что ты делаешь неправильно в постели.

– Да. И что же я делаю неправильно?

– Ты не отдаешься полностью.

– Я не отдаюсь полностью?

– Именно. Ты не отдаешься полностью.

– Ты хочешь сказать, что я… – начала она, блуждая взглядом вокруг.

Ее рука дернулась ко рту, и губы быстро сомкнулись вокруг кончика пальца. Может быть, этот рефлекс выработался у нее в детстве, когда она грызла ногти. Потом она, видимо, избавилась от этой привычки, потому что теперь ногти у нее были длинные и с безупречным маникюром. Я рассмеялся. В следующее