бармен Мухаммад, он называл себя Дан, который во время рамадана пытался скрыть, что курит гаш – он тайком курил косяки в маленьком туалете для персонала в подвале, – пока не осознал, что это смешно, что все знают, тогда он сказал, что считает это своим личным делом с богом, нам надо на это закрыть глаза и забить, что мы и делали все время, а Дарек, поляк за прилавком, который обращался ко мне за помощью, который всегда стирал свои вещи в машине, предназначенной только для рабочей одежды, чтобы не платить за прачечную, он все время тихонько проносил какой-нибудь пакет, набитый мокрыми джинсами, толстовками и трусами, он был полным придурком, настоящим варваром, комичным персонажем, который врезался в столбы, когда со своей дебильной ухмылкой засматривался на телок, от геев и их бесстыдства глаза у него вылезали из орбит, лицо у него всегда выражало в равной степени любопытство и панический страх, я обычно брил ему голову в грязном помещении для персонала в подвале, между стиральной машиной и нашими шкафчиками, кругом влажный бетон и постоянный поток работников, заходивших, чтобы выкурить косяк у дырки вентиляции над унитазом, точно как Дан, а она, как ее звали, итальянка, не Паола, другая, та, которая встречалась с моим барыгой, которая заходила, чтобы посплетничать о начальнике, гребаном мудиле, а я стоял за сидящим на табуретке Дареком и смотрел на стиральную машину, где снова и снова крутились его вещи, и я прижимал триммер к его черепу, и он все время говорил: сильнее, сильнее, дави, и я со всей силы прижимал гребаный триммер к его макушке, в любой момент ожидая, что в воздух полетят куски кожи, а он такой: сильнее, браток, mocniej, сильнее, mocniej kurwa [81], и я давил и давил, но ему все время было мало. Черт побери, Равана, нужно было мне обдать кипятком этого грязнулю, соскоблить кожу ножами Массуда, которые он отправлял на лазерную заточку раз в две недели, и назад они приезжали такими чертовски острыми, что кто-нибудь всегда ими резался до крови, а Дарек заходил и просто хотел посмотреть, потрогать и поржать, какие острые эти долбаные ножи, себе я брил голову бритвой, приятно было через пару дней после бритья проснуться утром и провести ладонями вдоль роста волос, почувствовать гладкость и потом провести руками назад, услышать звук, похожий на шуршание наждачки, почувствовать жесткость волос и как тело постепенно просыпается. А за окном каюты простиралось море, вечное море, пустое, пугающее, но бессмысленное море, колеблющееся и плещущее. Море, Равана, ты скучаешь по нему? Или забыла его? Сейчас мы сидим в такси, в Глазго, едем вдоль района Клайд, на южной стороне, в сторону Горбальса, где что-то мутит Дима. Давид платит за такси, он уже угостил двумя дорожками, ведет себя немного странно, мне кажется, что это с ним? Дима хрипло смеется, он работает на сносах. И живет по временному контракту в доме под снос. Ты живешь по временному контракту, чувак? Ты слово, цифра, буква? Ты знаешь, что это так. Так, полегче, говорит Равана. В дымку с Димкой, смеется он. Мы идем. У нас были проблемы с молодежными лигами, говорит пожилой мужчина, такими как «Mulberry Street Gang», «The Cherry Street Gang», и также женскими лигами, например, знаменитыми «The Robinettes» – в мое время «Mulberry Street» и «Five Points» были разбиты «The Wy-ós», «The Potash», «The Molasses Gang» и многими другими. Мы назначили специальное контактное лицо и попытались превратить лиги в молодежные клубы и объединения. Их деятельность охватывала тяжелую атлетику, теннис, фехтование, кожевенное дело, чеканку, керамику, уроки степа и балета и занятия по рисованию. Мы запаслись боксерскими перчатками и попытались увлечь банды, чтобы они превратили свои разборки в спортивные. Вместо этого случалось, что оборудование клубов и многое другое уничтожалось, а одна мирная лига при случае запросила помощь из кассы организации на покупку разнообразного оружия для самообороны. Частично социальная неприспособленность молодежи нашла выход в музыке – примерно как в шоу «Адская кухня» в Порт-оф-Спейн в Тринидаде, – и некоторые группы, играющие калипсо, и один танцевальный оркестр, «The Riis Ramblers», получили некоторую известность. Я рассказываю о собеседовании о работе в одном книжном магазине, который обустраивал Джеймс. Книжный магазин в Вест-Энде. Вольтер и Руссо. Настоящий, мать его, книжный магазин, забитый старыми книгами, с чешской чайной комнатой и всем набором. Похоже на нормальную работу, говорит Дима. Круто. Не продолбай ее, брат. Иметь нормальных друзей ‒ это роскошь. Ты о чем? Просто какое-то вечернее чаепитие. Как ты думаешь, о чем я? Серьезно, ты о чем? В смысле, о чем? Ты совсем придурок? Он о том, что у тебя больше нормальных друзей, а мы нищие. Цыгане. Настоящая цыганщина. И поэтому у тебя все получится. Нормальная работа, нормальная жизнь и все такое. Просто какая-то прогулка в лучах солнца в розовом саду. А вы? Я знаю, говорит Дима и показывает на каждого по очереди. Тюрьма, передоз, террорист, уборщица, изгой общества, психушка. Эй, почему я буду уборщицей, хреновее некуда. Ты несешь столько фигни, Дима, сказал я. Вы все справитесь. Я знаю. Совершенно уверен. Я же продолбаю эту работу как всегда, и все снова будет как всегда. Как всегда, говорит Равана. Как всегда. А потом? Потом? Сама знаешь. Потом. Сама знаешь, что будет потом.

Цветы, что там было с цветами? Когда Моосманн там, в соборе, играл «Mein Weg hat Gipfel und Wellentäler» [82] – тогда я увидел фрактальные структуры, то, как колебания несли нас вперед, день за днем, а потом снова день за днем, год за годом, будто падающие лепестки с мягкими изгибами, падающие, бело-розовые, красные и зеленые, ароматные и дрожащие, – тогда я уже сидел на лестнице снаружи, ждал Арго, и крошил окурки на новый рулон бумаги, и услышал, как кто-то кричит: Брат! До этого мы пришвартовались в каком-то безымянном порту и остальные собрались на какое-то шоу по кикбоксингу, а мы с Арго хотели потанцевать, так что сделали пару звонков и навели справки, нужно было сначала убить пару часов, так что мы поехали в гипермаркет «Теско», купили клюквенного сока, сели в южном углу парка и пили водку по-польски, как говорил Дарек, глоток водки из бутылки, два глотка сока из пакета. Арго назвал меня дикарем. Я сказал, что если бы я был дикарем, то переспал бы с ним. Он сказал: Ты и правда можешь. Ты ведь сосал член того итальянца, разве нет? Я позабочусь о тебе лучше любой женщины. Ты же знаешь, что