это было ошибкой, сказал я, тут было больше деструктивного, чем сексуального, если понимаешь, о чем я. Он поморщился. Я тебе первым позвоню, когда выйду из шкафа, сказал я. Пообещай. Обещаю. Слушай, это не значит, что ты педик. Чего? Если ты меня поимеешь. Это как в тюрьме. Актива не касается. Так же, как в Агадире. Никогда меня столько не трахали, как там, но если бы я сказал тем ребятам, что они педики, они бы меня убили, буквально забили бы до смерти. Это я был педиком. Они были маскулинными гетеросексуалами, и их просто заводила дырка, не важно, был я мужчиной, женщиной, животным, черным, белым, зеленым или вообще куском мяса. Понимаешь? Да, но сейчас я не такой примитивный все-таки. Точно. Черт, я забыл, ты же читаешь Мистера Германа Госси и можешь по буквам произнести fuck all. Точно, правда его зовут Гессе. Герр Герман. О’кей, отлично. Значит, мы определились. Ты не дикарь, не педик и даже не би, а просто-напросто искушенный гетеро. Одиноко тебе, должно быть. Но, наверное, ты можешь трахнуть одну из лошадей, с высоты которых тут вещаешь. Я рассмеялся. Может быть, Арго. Ну то есть если они женского пола. Как это там? Самка лошади, кобыла? Я дам знать, если это станет актуально, чтобы ты смог посмотреть. Тогда у тебя будет возможность подрочить на мой трясущийся зад. Ах, как великодушно, дорогой. Но знаешь, королевы не смотрят в лошадиную манду. Нет, они и слово «манда» не употребляют. Пошел ты. Могут и употребить, если их достанут, спровоцируют истеричные гетеропридурки, которые лучше переспят с мерзкой торчащей шлюхой, чем избавятся от своих предубеждений. Ну хватит, я с ней не спал, и это тоже было ошибкой. Знаешь, о чем я подумал? Серьезно. Когда мы впервые пришли в тот клуб. Все эти геи-качки, на самом деле я тогда по-настоящему испугался. Да, они бывают очень экстравагантными. Да, но я не про это. Я про то, что увидел, какие они большие и сильные, и что они хотели меня поиметь, и что мне нечего было противопоставить им. Когда я был в туалете, трое из них стояли там и танцевали в запахе мочи. Абсурд. Дрыгающие задницами, с голым торсом, потные и коричневые от крема для загара мешки с мускулами. Они напомнили мне такие фигурки Хи-Мена, которые были у других мальчиков в моем детстве, и они назвали меня милашкой, и наклонялись над писсуаром, чтобы посмотреть на мой вялый член, и комментировали его, чтобы я не мог пи́сать, и это заняло еще больше времени. И я подумал, черт, если они захотят, то изнасилуют меня как нефиг делать. Арго засмеялся. Но милый мой, у этих качков вообще не стоит. Сколько анаболиков они жрут, и потом все дерьмо, которое принимают, когда выступают. Внешне они упругие и блестящие, а на самом деле разлагаются. У них типа ничего не работает. Но неважно, встает у них или нет. Речь не об этом. Интересно то, что у меня появились такие мысли, что я ощутил что-то совершенно для меня новое – уязвимость, осознал, что их внимание в какой-то степени насильственно. Коди, позволь представить тебе твою женскую сторону. Женская сторона – это твоя невежественная мальчиковая сторона. Да, я на самом деле тоже так подумал. Связь между маскулинностью и вот этим ощущением угрозы, сексуальным насилием или как сказать… Интересно. Интересно, говоришь? Ты недостаточно испугался, как я вижу. О чем ты? Тебе еще многому нужно научиться, чувак. Блин, не могу больше говорить, с меня хватит. Вечер пятницы, пора веселиться. Скоро начнется гребаная работа. Давай сюда бутылку. Нам скоро пора в клуб. Арго рыгнул, сделал два больших глотка и поморщился. Потом мы поехали на такси в «Анодайн». Ходили слухи, что какая-то новая восходящая звезда будет выступать там вместе с Арилом Брихой. В такси Арго положил руку мне на бедро. Я посмотрел на него и засмеялся. Мы обнялись, и он сказал: Слушай, если бы я мог сделать это в дружелюбной манере, я бы тебя изнасиловал. Я похлопал его по голове. Подрасти сначала, сказал я. У клуба была большая толпа, теплые ночные огни, меня сразу же охватило какое-то ощущение счастья, пробивающегося на поверхность, тепло в груди, гордости, неги, я жил, я не был мертв, и более того, я наслаждался этой дерьмовой жизнью. Мы поздоровались с парой друзей и потом нырнули в темноту. Арго заплатил за вход и исчез с каким-то мужиком, я купил лимонад, принял ешку и ждал, пока она подействует. Вдруг я чувствую, что вокруг меня пахнет дерьмом. Оглянувшись, замечаю, что девушка, стоящая рядом, тоже морщится. Мы встречаемся глазами и начинаем говорить о запахе дерьма. Я рассказываю историю о подвальном клубе в Белграде. Во время бомбардировок НАТО клуб работал, как раньше, и однажды ночью бомбы попали в соседний дом, в клубе прорвало канализацию. Тысячи литров воды с дерьмом выплеснулись на танцпол. Мы буквально плескались в дерьме, говорю я. Народ блевал, кто-то свалил оттуда, но большинство остались, продолжали танцевать, это было совершенно завораживающе, прямо полное безумие. Ах, так ты был там, говорит она. Конечно, говорю я с ухмылкой. Тогда она вспоминает историю о жестоком празднестве в «The Globe», театре Шекспира в Лондоне, о кровавой оргии, произошедшей в XVII веке, и она рассказывает, что была там, что участвовала в оргиастическом кровопролитии, что она помнит это, будто все произошло вчера, я говорю, интересно, давай подробнее, мы смеемся, и я вижу большое родимое пятно у нее на щеке, с краю, у самого уха, я наклоняюсь и вижу, что оно покрыто маленькими волосками, светлым пушком, растущим на коричневом или черном. Пятно, как тебя зовут? – спрашиваю я, и она качает головой и улыбается, как будто с издевкой, и вытаращивает глаза, и говорит: По крайней мере не Эвридика, бродяга, и я жалею о том, что принял ешку, но уже слишком поздно, я говорю ей об этом, и она пожимает плечами, что это мой провал, и мы разговариваем, и через некоторое время я чувствую, что начинаю плыть, ее голос звучит странно, ускоренно, пискляво, и она говорит, мне жаль, но это твой провал, и она трогает меня, и ее касание мягкое и приятное, и я говорю, да, жаль, я хочу остаться и поцеловать ее, но тело двигается, дергается, и я говорю, прости, мне надо идти, наклоняюсь и чмокаю ее в щеку, она еще мягче, и я растворяюсь в ее теле и хочу там остаться, но поворачиваюсь и захожу в лабиринт странного света и