Никольское – единственный населенный пункт на Командорах. Раньше на Медном было село Преображенское, но в 1970 году его решили закрыть ввиду нерентабельности, а всех жителей переселили в Никольское. На месте Преображенского осталась только погранзастава, но после трагического случая в начале 2000-х, когда нескольких пограничников унесло в море (они перегоняли вдоль берега бревна, связанные в плоты, и внезапно поднялся отжимной ветер), погранзаставу тоже закрыли. С тех пор единственными человекообразными обитателями Медного стали наезжающие на лето научные сотрудники – сивучатники и песчатники.

Хотя Командорские острова были необитаемы до того, как экспедиция Беринга случайно открыла их в 1741 году, существенную часть жителей села Никольского составляют представители КМНС – коренных малочисленных народов Севера. Это потомки алеутов, когда-то переселенные на Командоры с Алеутских островов Российско-американской компанией.

В целом «коренные» и «некоренные» командорцы живут дружно, и не всегда можно понять, где кончаются одни и начинаются другие, тем более что на протяжении десятков лет они неоднократно перемешивались друг с другом. В этом суровом краю люди часто нуждаются в помощи, поэтому особенно ценят прочные социальные связи. У каждого постоянно возникают проблемы, вроде застрявшей в речке машины или сломавшегося в тундре квадроцикла, и здесь просто необходимо иметь друзей, которые готовы все бросить и прийти к тебе на помощь, даже когда она очень трудоемка и рискованна. Поэтому каждый житель Никольского имеет сложную разветвленную сеть друзей и доброжелателей.

Ноту раздора традиционно вносят квоты на вылов рыбы, по которым КМНС имеют существенные преимущества по сравнению с прочим населением. По этой причине в алеуты записываются все, кто только может, – имеющие хоть малую долю алеутской крови или даже просто некровные родственники, скажем жены и мужья КМНС. Естественно, это кажется несправедливым «некоренным», которые родились и прожили на острове всю жизнь, и они порой поминают КМНС недобрым словом, но и те не остаются в долгу. А еще КМНС любят при первой же возможности повесить лапшу на уши неопытным слушателям. Один алеут, по случаю заглянувший в наш полевой лагерь, как-то с очень серьезным лицом рассказывал нам: «Если у чаек забрать две кладки, то в третью они откладывают яйца уже насиженными. А бакланьи яйца невозможно варить – у них такая толстая скорлупа, что даже в кипящей воде яйцо остается сырым». За рубежом сейчас стало довольно популярно использовать в научных статьях про морских млекопитающих так называемые «традиционные экологические знания», т. е. те байки, которые эскимосы рассказывают заезжим бледнолицым ученым за чашкой чая. Встречая в статье ссылку на «традиционные знания», я каждый раз вспоминаю того алеута и его чаек, откладывающих насиженные яйца.

В первый год работ на острове Беринга основной нашей целью была разведка – много ли там косаток. Мы даже не выходили в море – просто сидели на берегу бухты Полуденной в центре юго-западного побережья острова и учитывали всех увиденных в бинокль китообразных. А их оказалось немало: на горизонте то и дело виднелись фонтаны кашалотов, время от времени мимо бухты проходили группы северных плавунов, а уж косаток было столько, что сомнений не оставалось – работать тут просто необходимо!

Место наблюдений, которое Ванюха выбрал по карте, оказалось очень удачным – тут ближе всего подходит к берегу свал глубин. Океанское дно неоднородно – оно состоит из мелководного шельфа, окружающего материки и острова, и океанического дна, отстоящего на несколько километров от поверхности океана. Переход между ними – свал глубин, – как правило, отличается повышенным биоразнообразием и концентрацией морских организмов, чем привлекает китов. Плавуны и кашалоты встречаются там потому, что питаются глубоководными кальмарами и придонными рыбами, которых бывает особенно много вдоль свала. Другие киты, например горбачи, могут скапливаться над свалом в районах апвеллинга – подъема воды с глубины. Апвеллинг выносит на поверхность вещества, необходимые для роста водорослей, которые быстро расходуются в освещенном слое, поэтому в районах апвеллинга всегда высокая продуктивность.

Ширина шельфа сильно различается в разных районах – обычно это около 10–20 километров, но кое-где, например в восточной части Берингова моря или в арктических морях, он может простираться на несколько сотен километров от берега. А в некоторых местах шельф бывает очень узок, и тогда вблизи от берега можно наблюдать глубоководные виды – например, кашалотов или северных плавунов. Одним из таких удачных мест и оказалась наша бухта Полуденная. Впрочем, тогда, на заре командорского проекта, нас интересовали в основном косатки.

На следующий год, воодушевленные успехом, мы прибыли в Полуденную уже впятером, прихватив с собой Таню Ивкович и двух моих тогдашних студентов – Женю Лазареву и Мишу Нагайлика. Мы договорились, что двое из нас будут оставаться на берегу и наводить лодку, отыскивая косаток в бинокль, а трое – работать в море. Поначалу все шло отлично. В первый же день дежурный наблюдатель разбудил всех в семь утра, увидев косаток вскоре после начала вахты. Мы резво собрались и вышли в море. Погода была хорошая, косатки не слишком вредные, и мы смогли их неплохо отснять и даже записать немного звуков. Второй день тоже начался с ранней побудки. И третий тоже. Косаток было так много, что мы работали каждый день без отдыха, и в сочетании с бытовыми проблемами на новом месте это быстро привело к тому, что мы совершенно вымотались. Спасением стала пара дней плохой погоды, задержавшей нас на берегу, после чего мы взялись за косаток с новыми силами.

Один из важнейших вопросов, которые мы надеялись разрешить, состоял в том, ходят ли камчатские косатки на Командоры, или эти сообщества полностью изолированы. Поначалу мы встречали только незнакомых косаток – Таня никого не узнавала и тщетно просматривала каталог. Но на третий день в одной из групп, державшейся чуть поодаль от основного скопления, мы заметили подозрительно знакомый крючковатый плавник. Хуки! Да, это был он и вся его семья в полном составе. Они не смешивались с местными и держались несколько обособленно, но тем не менее они были здесь, на Командорах, в скоплении командорских косаток.

Дальше стало еще интереснее. Отработав с семьей Хуки, мы заметили еще одну группу и направились к ней. Но этим косаткам наша лодка совсем не понравилась – они не подпускали даже на расстояние приличного снимка, заныривая при нашем приближении и выныривая, непредсказуемо поменяв направление (впоследствии мы часто сталкивались с этой техникой избегания, особенно характерной для командорских косаток, но изредка встречающейся и на Камчатке). Все, что нам удавалось от них получить, – это фото маленьких черных треугольничков на горизонте. В одну из таких попыток Таня вдруг вскрикнула от неожиданности: «Там белая косатка!» Увеличив фото черных треугольничков, она и вправду смогла разглядеть и показать нам на экранчике фотоаппарата детеныша необычно светлого окраса. Он был не чисто-белым, а скорее желтым – маленькие косатки часто имеют желтоватый оттенок тех частей тела, которые становятся белыми у взрослых. Желтый малыш немедленно получил кличку «Лимон». Впрочем, толком отснять его семью нам так и не удалось: они упорно уходили от нас. В какой-то момент показалось, что косатки наконец привыкли к нам, – они перестали вилять и спокойно шли, подставляя бока под объектив фотоаппарата. Мы радовались ровно до того момента, пока не сообразили, что животных стало как-то мало. Огляделись по сторонам и заметили основную группу почти на горизонте. Рядом с нами шли всего четверо – двое взрослых самцов и двое «других» – самок или молодых, отвлекая наше внимание от семьи с детенышами. Через некоторое время, решив, что задача выполнена, они тоже занырнули и исчезли. Мы не стали их преследовать, поскольку такой маневр как бы намекал, что мы достали их окончательно. Приличных снимков Лимона в тот раз нам сделать так и не удалось, но история с белыми косатками имела продолжение двумя годами позже.