К вечеру она сказала: «Может, и нехорошо так говорить, но все к лучшему. Шведской семьи бы из нас не вышло, а излишние разборки ни к чему». Я только вздохнул, внутренне соглашаясь и чувствуя себя при этом законченным мерзавцем. Впрочем, тоску мою развеял Володя, философ модели «не унывай, корыто». Как дважды два он пояснил мне, что у благоверного не было и шанса выжить и дойти до опорной базы.

– Посуди сам, Сергей. Вот ты, к примеру, знаешь еще хоть одну семейную чету, перенесенную сюда? Нет! И я не знаю. И Богдан Савельевич для Тамплиера с комендантом собирал информацию. Нет. Это была аномалия, космическая, если угодно, случайность. Я убежден, что это была шероховатость отправки. Что там говорили те орлы? Снаряжение лежало на полянке, аккуратно упакованное, неестественно чистое, а сам человек словно бы испарился? Вот я и говорю – зачистили, довели напильником, если можно так выразиться.

– Что ты несешь, зараза?

– То и несу. Поверхностный анализ состава колонии говорит нам, что, каков бы ни был нам пока неизвестный параметр выбора кандидатов на отправку, он не включает, а скорее исключает семейные связи. Что, кстати, разумно. Представляешь, будь мы все с семьями, какая бы началась «перестройка» в этом вопросе? Рукой машешь, матом ругаешься, солдафон. А ты подумай: на какой процент прочность – хлипкая, отметим в скобках, – земных семей зависит от совершенно внешних показателей: социальная роль и значимость каждого члена семьи, положение, культурная ячейка, хобби, общее и раздельное времяпрепровождение, клубы по интересам? На девяносто девять процентов, уверяю тебя. А именно эти параметры здесь бы рассыпались. Нет их. Зато в дело вступили совершенно другие факторы: первобытная воля к власти, умение защитить, вытащить, выволочь, накормить… Не все так грубо? Глупости. Ты, Сергей, как и все малокультурные люди, – жертва чахоточного гуманизма. Теоретического гуманизма, самого худшего из имеющихся…

И далее в том же духе.

Я быстро утонул в этом словоблудии и не сильно сопротивлялся. Между мной и муторным чувством вины за что-то, не мною совершенное, встала стена из парадоксальных Володиных фраз.

Смешно, но Татьяна внимательно слушала эти его разглагольствования, находя в них какой-то особый, доступный ей одной смысл, приближавший ее к мучительной тайне нашей заброшенности в этот дикий уголок мироздания, напичканный опасностями сверх всякой меры.

– Лодка на подходе, командир, – вполголоса сказал Володя, глядя на пляшущие по волнам пенные барашки и клубящиеся над заливом тучи. – Шторм – тоже. Так что, братский поцелуй в щеку и – банзай.

Хотя дождь закончился еще утром, с густых зарослей над тропой с каждым легким дуновением ветерка рушился целый каскад больших теплых капель, вместе с которыми падали на раскисшую землю бесчисленные насекомые.

Роберт с отвращением тряхнул рукой, и с рукава куртки в лужу шмякнулась красная сороконожка, принявшая в жидкой грязи форму скрипичного ключа. Рядом вполголоса переругивались бойцы его десятка, обступившие мертвое тело.

Труп уже успел окоченеть.

С трудом оторвали от белесого корня мертвенно-белую руку, вцепившуюся в него в предсмертной конвульсии. Из спины, чуть пониже правой лопатки, торчала палка. Она не была оперена, и вообще, была какая-то дикая, пугающе-примитивная, с неочищенной корой, сучками, скорее оторванными или откусанными, чем срезанными; не вполне прямая.

Для стрелы – уж очень длинна, для копья – чересчур легка.

Роберт наклонился и потянул ее из спины убитого. Палочка подалась поразительно легко, и он едва не плюхнулся в лужу с сороконожкой.

– А наконечник, стало быть, внутри, в ране… – пробормотал Кононенко, бывший на Земле специалистом по экстремальной медицине, аккуратно вытаскивая из аптечки скальпель и вопросительно глядя на командира. Роберт кивнул и отступил в сторону, задумчиво вертя в руках странное оружие.

Народ в десятке «внутренней охраны» Золотого полуострова был тертый. Двое быстро двинулись дальше по тропе и затаились впереди, растворившись в разбухшем от влаги папоротнике, остальные, поглядывая, как Кононенко деловито вскрывает рану, принялись торопливо перекусывать.

К Роберту подошел Сидор – правая рука батюшки Агафангела, служивший ныне проводником отряда и, собственно, поднявший тревогу.

– А луков или каких самострелов я у них не видел, командир, – произнес он, опираясь на двустволку. В своей самодельной, но весьма колоритной одежде он напоминал бессмертных героев Фенимора Купера – куртка и брюки из оливковой шкуры местного оленя, кожаная же шапочка, скорее напоминавшая капюшон, оторвавшийся от плаща, нож и патронташ. Сапоги также изготовлены были умельцами из христианского поселения. Полноту образа портили лишь весело посверкивавшие очочки, бородка а-ля Феликс Эдмундович да широкий пояс из вульгарного кожзаменителя с позеленевшей бляхой, на которой виднелся полустертый якорь.

Три дня назад с колокольни отец Агафангел лично разглядел подозрительный жирный дым, поднимавшийся над лесом к югу от общинных земель, аккурат там, где располагались ближайшие, хоть и не любимые соседи – один из опекаемых комендантом земледельческих хуторков.

Дым был очень уж густой и тревожный, так что отец-настоятель сразу же после утреннего молебна направил туда Сидора.

Главный охотник и добытчик общины до соседей не дошел – забравшись на дерево, дабы оценить, насколько весеннее половодье повлияло на торфяное болото, он разглядел группу из двух дюжин особей, вид которых поверг Сидора в трепет.

Руки у незнакомцев были неестественно длинными, и здоровенные кулаки волочились едва не по самым болотным кочкам; были они то ли сильно сутулы, то ли – слегка горбаты. Одеты в необработанные шкуры и мех, зверовидные и очень неприятные морды, вытянутые по-волчьи или по-медвежьи, раскрашены или же покрыты пятнами, похожими на трупные. В руках – узловатые дубины.

Хотя расстояние до этой группы, шедшей явно со стороны хутора соседей, было велико, когда подул ветер, бредущий впереди вожак вдруг вскинулся и посмотрел Сидору едва ли не в глаза. И столько было злобной тоски и нечеловеческой пустоты во взоре этих маленьких красных буркал, сверкавших угольками из-под низкого скошенного лба, что наблюдатель скатился с дерева и кинулся наутек, совершенно себя не помня.

Отец Агафангел, выслушав доклад трясущегося Сидора, немедленно закрыл ворота, выпустил во внутренний двор свору свирепых кудлатых псов, поставил ключника на колокольню с пулеметом и ринулся к рации.

На связь немедленно вышел Тамплиер.

Он сообщил, что десяток Робертовых головорезов как раз направился в Край Великих Озер на первую по весне экспедицию по отстрелу опасного зверья.

– Свяжитесь с Робертом, пусть немедленно оповестит всех, – срывающимся фальцетом орал в эфире не на шутку встревоженный Тамплиер, безбожно картавя и путаясь в самых обычных фразах.

– Батюшка, у вас самое укрепленное место по ту сторону залива. Штаб просил бы вас принять всех, кто находится в ближайшей округе. Сколько у вас людей от «баронов»? Вот и замечательно. Передайте им немедленный приказ – всем пятерым брать ноги в руки…