Бедствия, которым подверглись крымские татары во время этого похода, сочувственно описывает Мухаммед Герай. Турецкий главнокомандующий Халиль-паша, крайне пренебрежительно относившийся в татарам, считал их совершенно недостойными человеческих условий и питания и приказал скормить им в качестве провианта несколько возов пришедших в совершенную негодность заплесневелых сухарей, заявив: «Вот провиант – пусть они его и жрут». Вынужденные за неимением другой пищи есть испорченный хлеб многие татарские воины заболели и умерли, а бессовестный Халиль-паша получил из султанской казны деньги, якобы потраченные им на обеспечение татарского войска провизией и фуражом.

В этих ужасных условиях собрались представители татарской знати, беки ширинские и ногайские, к калге, поскольку сам хан в это время был в Стамбуле, и обратились к нему с такими словами: «Пошли, Господи, бедствие на тебя и на отца твоего! Вы нас подвергаете таким бедствиям; вы хотите извести нас; вы разорили очаги наши! Какое нам дело до этой кампании, чтобы заставлять нас таскаться здесь зимою и претерпевать всякие беды?! Османы, небось, забрав что им следовало, покончили свое дело да и ушли по своим краям; а какая же надобность ради их интереса нас заставлять шляться по этим местам?! Твой отец опять уехал в Стамбул облизывать османские блюда. Мы не желаем, чтобы он дольше был ханом, а ты калгой. Какая ему была выгода, бросив Крым, зимовать в чужой стране?! Если ему надоело ханствовать, так разве не найдется что ли людей на его место?! Чтобы вас обоих Господь Бог лишил существования!» Узнав о столь красноречиво выражаемом гневе, пребывавший в Стамбуле хан отрекся от престола и не захотел возвращаться в Крым, справедливо полагая, что его там могут убить.

Когда же некоторое время спустя султан вновь потребовал участия татарского войска в походе за Дунай, то татарская знать и вовсе отказалась предоставить для этого людей, ссылаясь на то, что в это время русские войска действовали под Азовом. Хан пытался уговорить подданных, утверждая, что «должен повиноваться велению государя» и не может «не идти помогать вере и державе», однако собравшаяся толпа не вняла его увещеваниям и заявила: «Если вы пойдете, так мы войска не даем. Разве вы сами один пойдете, а из нас ни одного не будет!» В итоге хан вынужден был смириться с таким общенародным решением и послал султану для приличия лишь небольшой отряд под командованием одного из султанов.

В целом походы татар делились на несколько видов. Во-первых, это были полноценные военные экспедиции, когда войско крымского хана принимало участие в боевых действиях воюющих сторон, часто на стороне турецкого султана во многочисленных войнах Османской империи. Такие боевые походы назывались сефер и всегда предпринимались по приказу либо с разрешения хана. При этом сам хан мог и не участвовать в походе, отправив в качестве главнокомандующего одного из наследников – калгу или нурэддина. Походы могли предприниматься как по собственному желанию хана, так и быть инспирированы Турцией. Либо же, как нередко бывало, войско крымцев вызывалось османами в качестве вспомогательного контингента для участия в их военных кампаниях. При этом непосредственные рядовые участники были заинтересованы в походе прежде всего как средстве поправить свое материальное благополучие за счет трофеев и грабежа местного населения, проживавшего в районе военных действий и на пути к нему из Крыма либо от него в Крым. В этом отношении сефер в восприятии простых воинов мало отличался от второго вида военной активности татар – грабительских набегов, хотя для крымского хана и/или турецкого султана он имел и политическое значение.

Вторым видом военной активности крымских татар были грабительские набеги за добычей, называвшиеся чапун (чапул) или беш-баш, в зависимости от количества участников. Жертвами общего похода орды становились иногда свыше пяти тысяч пленников, чапул – средний по размеру поход – приносил людоловам около трех тысяч ясырей. Такой поход дал название чамбулу – мобильному отряду татарской конницы, отделявшемуся от основного войска с целью грабежа местного населения. С награбленным чамбул возвращался в лагерь, давая возможность выйти на грабительскую охоту новому летучему отряду. Наконец, самый малый из походов – беш-баш (буквально «пять голов») – предпринимался крымскими мурзами либо, очень часто, ногайцами, чтобы захватить 200–300 невольников.

Сугубо грабительские набеги на имели каких-либо непосредственных политических задач и производились исключительно с целью грабежа и захвата добычи. В случае набега за ясырем татары старались избегать боестолкновений и шли на них лишь в случае крайней необходимости, если не могли избежать встречи с вражескими отрядами.

Татары предпочитали более выгодные и безопасные походы за добычей в относительно близкие литовские, московские или черкесские земли дальним кампаниям турецкого султана. Выгода от последних часто была весьма незначительной, лишения и тяготы далекого похода ощущались крайне болезненно, а шансы погибнуть в бою или умереть во время изнуряющих маршей от истощения либо во время длительных стоянок от бескормицы значительно возрастали.

Во время похода татары на своих низкорослых и не очень красивых, но быстрых и крайне выносливых косматых лошадках могли пройти за сутки около 120 км, что составляло трех-четырехсуточную норму для европейского всадника того времени. В связи с особым значением лошадей как средства передвижения в походе или в схватке татары уделяли им повышенное внимание и испытывали, как уже упоминалось выше, по отношению к боевому коню – неизменному товарищу во всех тяготах военной жизни – благоговение, граничившее с преклонением. При этом не только хозяева заботились о своих конях, но и лошади помнили своих хозяев и были им верны. Михалон Литвин писал: «Обычно, отправляясь в поход, каждый татарин берет с собой от двух до четырех лошадей: устанет одна, он вскакивает на другую, и лошадь бежит за хозяином, как собака, чему она приучается очень рано».

Замечательную выносливость татарских лошадей в походе отмечал граф де Марсильи: «Сия животныя не боятся ни холоду, ни жару и всегда бегают рысью. Нет ни рек, ни болот, которыя бы могли их остановить». На скорость передвижения с использованием резервных лошадей указывает и Михалон Литвин: «…они очень быстро совершают путь во время набегов, благодаря тому, что часто меняют лошадей, они с большою легкостью убегают от преследования неприятелей… и при том наводят страх численностью оставляемых ими следов».

Виртуозная пересадка всадника с одной лошади на другую во время быстрого движения по пересеченной местности, при плохом освещении, в том числе в утренних или вечерних сумерках, или даже в ночной тьме, при неблагоприятных походных условиях под снегом или дождем требовала великолепных навыков джигитовки. По своей сложности для отдельного человека и лошади она может сравниться разве что с дозаправкой военного самолета в воздухе, требующей выверенно филигранной слаженности экипажей и безотказной работы техники. В связи с этим татары уделяли пристальное внимание подготовке и тренировке лошадей и всадников, добиваясь в этом выдающихся результатов.

Вот как описывал умения татарских конников Гийом де Боплан: «Они очень ловки и смелы в верховой езде… и столь ловки, что во время самой крупной рыси перепрыгивают с одной выбившейся из сил лошади на другую, которую они держат за повод для того, чтобы лучше убегать, когда их преследуют. Лошадь, не чувствуя над собой всадника, переходит тотчас на правую сторону от своего господина и идет рядом с ним, чтобы быть наготове, когда он должен будет повторно вскочить на нее. Вот как приучены лошади служить своим господам. Впрочем, это особая порода лошадей, плохо сложенная и некрасивая, но необыкновенно выносливая, так как сделать в один раз от 20 до 30 миль возможно только на этих бахматах (так называется эта порода лошадей); они имеют очень густую гриву, падающую до земли, и такой же длинный хвост».