«В течение этого отдыха, – продолжает Боплан, – который продолжается одну неделю, они собирают вместе всю свою добычу, которая состоит из рабов и скота, и разделяют ее между собою. Самое бесчеловечное сердце тронулось бы при виде, как разлучаются муж со своей женой, мать с дочерью, без всякой надежды увидеться когда-нибудь, отправляясь в жалкую неволю к язычникам мусульманам, которые наносят им бесчеловечные оскорбления. Грубость их позволяет им совершать множество самых грязных поступков, как, например, насиловать девушек и женщин в присутствии их отцов и мужей… Наконец, у самых бесчувственных людей дрогнуло бы сердце, слушая крики и песни победителей среди плача и стонов этих несчастных русских, которые плачут с воплями и причитаниями. Итак, эти несчастные разлучаются в разные стороны: одни идут в Константинополь, другие – в Крым, третьи – в Анатолию и так далее».

Последствием грабительских набегов крымских татар стали колоссальные человеческие потери украинских земель Речи Посполитой. В это время именно территория Украины стала главным источником насыщения невольничьих рынков Крыма и Стамбула живым товаром. Событием, положившим начало постоянным набегам крымских татар на украинские земли Великого княжества Литовского, а затем Речи Посполитой, можно считать печально знаменитый погром Киева в 1482 г.

В это время сложился успешный московско-крымский союз, направленный одновременно против грозивших Крымскому ханству остатков Большой Орды («Ахматовых детей») и союзного Большой Орде литовско-польского альянса, возглавлявшегося великим князем Литовским (с 1440 г.) и королем польским (с 1447 г.) Казимиром IV (1440–1492 гг.). К походу на украинские земли крымского хана настойчиво склонял великий князь Московский Иван III. В частности, в марте 1482 г. в Крым прибыл московский посол Михаил Кутузов, которому было приказано оставаться при хане Менгли Герае вплоть до того момента, когда тот не начнет действовать против Казимира IV, причем четко очерчивался район будущих действий: «А как учнет царь (имеется в виду крымский хан) посилати рать свою в Литовскую землю, ино Михайлу говорити царю о том, чтобы… послал рать свою на Подольскую землю или на киевские места».

В итоге в конце лета Менгли Герай, сам заинтересованный в добыче и дополнительно побуждаемый к походу Иваном III, выступил на Киев. Киевский воевода Иван Хоткевич получил известие о приближении неприятеля за четыре дня до подхода войска крымского хана к городу, и «во град збегошася многие люди», однако времени на подготовку обороны было слишком мало. Под защиту киевского замка собрались жители окрестных селений, прибыл туда и печерский игумен с монахами и монастырской казной.

Крымское войско подступило к Киеву 1 сентября 1482 г., причем хан предусмотрительно не стал слишком приближаться к крепостным укреплениям, а тем более – идти на бессмысленный штурм, опасаясь прицельного обстрела из пушек. Обложив город по периметру, он приказал поджечь его с нескольких сторон и дождаться, пока жители побегут из охваченных пламенем домов и укреплений. «И прииде царь (Менгли Герай) под град на день Семена Летопроводца, – писал летописец, – в первый час дни, изряди полки и приступи ко граду, и обступи град вокруг. И Божиим гневом немало не побився, град зажже, и погореша люди все и казны. И мало тех, кои из града выбегоша, и тех поимаша; а посад пожгоша и ближние села». Пылающий Киев пал практически без боя, крымцам достаточно было захватывать в плен убегающих из города погорельцев. По словам Никоновской летописи, Менгли Герай «град взя… и огнем сожже… Полону бесчисленно взя, а землю Киевскую учиниша пусту».

Спалив город дотла, крымский хан вошел на пепелище, где его воины довершили грабежом произведенное огнем опустошение. В полон был захвачен и сам киевский воевода Иван Хоткевич со всей своей семьей. Сам он с дочерью так и умер в татарской неволе, сына же и жену удалось со временем выкупить. Был разграблен собор Святой Софии, часть церковной утвари, из которой Менгли Герай отправил в знак подтверждения союзнических отношений Ивану ІІІ. Источники упоминают высланные им золотые потир (чашу для причастия вином) и дискос (тарелку-поднос для освященного хлеба, использовавшиеся во время богослужений). Московский князь искренне благодарил крымского хана за верность союзному договору и нанесенный королю урон и настаивал на продолжении нападений на украинские земли.

По своим катастрофическим последствиям в истории Киева погром 1482 г. вполне сопоставим с практически полным уничтожением города в 1240 г. во время Батыева нашествия. В синодике Киево-Печерского монастыря, начавшего восстанавливаться некоторое время спустя, упоминается, что предыдущий монастырь «изгорел пленением киевским безбожного царя Менкирея им погаными агаряны; тогда и сию божественную церковь опустошиша, и все святые книги и иконы пожгоша». Следует отметить, что местные церковные интеллектуалы продолжали при этом благосклонно относиться к московским князьям, не подозревая, видимо, об истинной роли Ивана ІІІ в сожжении родного города.

Казимир IV, со своей стороны, приложил немало усилий, чтобы отстроить сожженный Киев и замириться с Менгли Гераем. Для этого он отправил на возобновление города («работу киевскую») маршалка Богдана Саковича, снабдив его значительными ресурсами – сорокатысячным войском и 20 тысячами строителей («топоров»). К хану же было отправлено посольство, предлагавшее считать киевский погром неприятным недоразумением, точнее – «Божим гневом за грехи», который случился словно бы вне зависимости от участия в нем Менгли Герая, и поскорее возобновить мирные отношения: «…што ся тое дело межи нами стало – над Киевом, ино то стало ся Божий гнев за грех, хотя бы и ты, царю, тому помощником не был – однако (все равно) было тому городу гореть и тым людя погибнуть, коли на них Божий гнев пришел. А, с Божее ласки, у нас есть городов и волостей, и людей досить. Ты пак прислал посла и указал речи свои, што с нами хочешь жить по тому, как и отец твой и хочешь нам прислать сына своего – ино коли твой сын будет у нас, тогды будем за одно».

Страусиная политика Казимира мало помогла ему – после киевского погрома набеги крымцев на украинские земли стали практически ежегодными. Захватывая многочисленный ясырь, сжигая села и города, татары грозили порой дойти до Кракова. В конце XV – начале XVI в. не проходило и года без вторжений татарских войск на Подолье, в Поднепровье, на Волынь, в Галичину, Малую Польшу, Беларусь и даже далекую Литву. Показательна уже хронология лишь наиболее значительных набегов этого времени, не учитывающая средних и малых чапулов и беш-башей, случавшихся постоянно: 1485–1487 гг. – Подолье, 1488 г. – Киевщина и Малая Польша, 1490 г. – Волынь и Галичина, 1493 г. – Киевщина, 1494 г. – Подолье и Волынь, 1496 г. – Волынь, 1497 г. – Волынь, Киевское Полесье, Брацлавщина, 1498 г. – Галичина, Подгорье, Подолье, 1499 г. – Белзское воеводство, Подолье, Брацлавщина, 1500 г. – Берестейщина, Киевщина, Волынь, Галичина, Малая Польша, 1502 г. – Волынь, Берестейщина, Галичина, Малая Польша, Покутье, 1503 г. – Чернигово-Сиверщина, Полесье, Подолье, Покутье, 1505 г. – Беларусь, Литва, Берестейщина, Подолье, Галичина.

Набеги продолжались и дальше, и не удивительно, что вследствие их значительная полоса пограничных с Диким полем земель практически обезлюдела. Знаменитый украинский историк Михаил Грушевский писал по этому поводу: «Ни печенежский погром, ни половецкая гроза ХІ в., ни походы Бату не охватывали такой громадной территории, не сравнивались по своей интенсивности с катастрофическими разрушительными последствиями сей новой грозы… Трудно даже представить себе всю глубину несчастья, в которое погрузились украинские земли, и всю срамоту беспомощности государственных факторов против него». Приводимый Михалоном Литвиным вопрос одного из жителей Крыма о том, остались ли в той земле, откуда угнали стольких пленников, еще хоть какие-то люди, отнюдь не выглядит в данном контексте риторической гиперболой.