– На меня эти отношения прямо-таки давят, – говорил Майкл. Он уже пил второй бокал виски. – Иногда мне хочется просто уйти. Ну, типа, не возвращаться домой после работы, а пойти куда-нибудь еще.

– Куда, например?

– Ну не знаю. В отель, в клуб, просто куда-нибудь еще.

– Но в том-то и штука, – сказал Дэмиэн. – Никакого «куда-нибудь еще» нет. Это просто фантазия.

Во всяком случае, так гласила теория, согласно которой он пытался жить.

– Разве?

– А разве нет?

– Знаешь, что меня останавливает? – спросил Майкл. – Только дети. Хочу жить со своими детьми, чувак. Хочу быть рядом, когда они просыпаются. Чувствовать запах их утреннего дыхания и все такое.

– Ну да, я понимаю. Все вертится вокруг детей.

– Но так не должно быть. Так я тоже не хочу жить.

Дэмиэн подумал: а ведь Мелисса права, Майклу и правда надо взглянуть на вещи трезво. В браке действительно все вертится вокруг детей. Сам Дэмиэн давным-давно смирился с этим: дети забирают любовь себе, они меняют ее, выпивают ее, возвращают обратно в липкой чашке, и на вкус она уже чуть иная. Породившая их романтическая любовь превращается в старый заброшенный садик, куда заходят лишь изредка, под влиянием вина и под настроение, – в то время как большая, семейная любовь цветет пышным цветом. Но ведь Майкл с Мелиссой не женаты. А это – важное отличие. Они не пересекли черту, и Майкл мог продолжать жить без штампа, мог поглядывать на всех этих упругих, посверкивающих женщин – как он время от времени делал сейчас, обращая особое внимание на одну вон за тем столиком, в жемчужном платье, тоже глядящую на Майкла, – и задумываться о других вариантах будущего, о новом опыте, новом удовольствии. Дэмиэн смотреть на женщин не отваживался. Если бы он смотрел на них, смотрел по-настоящему, ему пришлось бы в полной мере осознать, из какого уродливого, лютого воздержания состоит собственная жизнь.

Майкл отвел взгляд от красоток и уставился в свой бокал с нарастающей мрачностью. Он хотел Мелиссу, а не их. Но он перестал понимать, как ему достучаться до Мелиссы. Он забуксовал на месте. Трудно было остаться, но и уйти было не легче.

– Что делать, – проговорил он, – если достигаешь такого момента, когда знаешь: с этим человеком просто больше ничего не получится? Больше никогда ничего хорошего не будет. Как тогда поступить, а? Надо ведь принять решение, верно? Либо принимаешь безрадостную жизнь, либо делаешь что-то необычное. Я в последнее время много об этом думаю. – Он сдвинул бокал на край стола и пальцем нарисовал на столешнице квадрат. – Есть окно. Вот оно. На каком-то этапе жизни оно открывается для всякого. И тогда можно принять решение и не становиться тем, кем, видимо, становишься. Прыгнуть в омут, сделать что-то из ряда вон выходящее, безрассудное. Это твой последний шанс, и большинство людей его упускает. Они просто проходят мимо окна. А потом наступает день, когда оно закрывается, и закрывается навсегда. Этот момент с Мелиссой, вот сейчас, – это мое окно. Я могу или рискнуть и прыгнуть, или остаться где я есть.

– А ты мог бы прыгнуть? – уточнил Дэмиэн. – У тебя хватит смелости?

Майкл обдумал этот вопрос и вздохнул:

– Какой же я трус.

Они пили из своих бокалов и оба смотрели в это метафорическое окно, которое для Дэмиэна уже закрылось (а может, все-таки нет?), а для Майкла еще оставалось распахнутым.

– Когда вы поженитесь? – спросил Дэмиэн. – Ваша помолвка как-то уж слишком затянулась.

О своей помолвке они объявили на закате прошлого века. Было знакомство двух семейств, сбор друзей, шампанское и орехи кешью. А потом – ничего. Наступил новый век. Дети, новый дом. Чего они ждут? Им, черт побери, нужно просто пожениться, вколотить последний гвоздь в этот гроб, как делают все остальные.

– По-моему, на этот корабль мы не успели, – усмехнулся Майкл.

– Никогда не поздно.

– Ничего уже не будет.

– А тебе никогда не приходило в голову, что в этом половина твоей проблемы? – Дэмиэн, вновь оживляясь, прибегнул к логике, в которой и сам не был уверен до конца. – В том, что вы не совершили этот совместный шаг? Окончательный шаг? Ты не взял на себя обязательства полностью. Травка за оградой по-прежнему доступна. Тебе кажется, что она зеленее, но это не так. Вы же сами себя мучаете. Просто затворите дверь, хорошенько ее запечатайте – и живите своей жизнью дальше. Будь доволен тем, что имеешь, ага?

– Довольно унылый довод в пользу брака, – заметил Майкл, и Дэмиэн тотчас ощутил себя приниженным и раздетым, отчего почувствовал некоторое раздражение и желание нанести другу телесные повреждения средней степени тяжести, – скажем, ткнуть его пальцем в глаз.

– Вы со Стефани когда-нибудь ссоритесь?

– Бывает.

– Не могу себе представить, как вы ссоритесь.

– Наш метод – не разговаривать друг с другом.

А это занимает одну из верхних строчек в рейтинге опасных семейных ситуаций, совсем рядом с расставанием. Когда вы просто терпите друг друга, всячески избегаете друг друга, становитесь друг для друга туманом, паром, эфиром. Дэмиэн уходил на работу. Стефани отводила детей в школу и тоже шла на работу. По вечерам они укладывали детей спать, а затем каждый занимался своими делами. В их государстве тоже не все было благополучно, хотя Дэмиэн говорил об этом не так открыто: ему казалось, что тут больше поставлено на карту. Не то чтобы он всерьез обдумывал развод; однако на прошлой неделе, когда Стефани убирала дуршлаг в кухонный шкаф и он увидел, как она наклоняется, опустив плечи, с красным от кухонного жара лицом, а потом выпрямляется и опирается о разделочный стол, – в этот момент ему захотелось с абсолютной, сокрушительной честностью сказать: «Я больше не могу жить этой жизнью, я намерен уйти, чтобы спасти себя». Но, разумеется, он этого не сделал. Он не мог. Вечер прошел, наступил следующий день, и все продолжалось как обычно. Если ты поощряешь всякий порыв, который возникает у тебя в сознании, и действуешь под его влиянием – так рассуждал Дэмиэн, – то скоро окажешься посреди хаоса. Держись за те вещи, которые вас объединяют. Человеческое «я» – обреченное и беспутное создание. Им можно пренебречь, от этого не умирают. По крайней мере, не во всех смыслах.

Позавчера вечером Стефани посоветовала Дэмиэну:

– Обратись к врачу. Так люди делают, когда у них депрессия. Тут нечего стыдиться.

На что Дэмиэн возразил:

– У меня нет депрессии.

– Ах вот как, – саркастически, как часто теперь бывало, протянула Стефани. – Ну, у меня другое мнение.

Ее колодец утешения и поддержки иссякал. Истощились все