Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В том мире моя мама жива и здорова. Ленни говорит загадками и выкидывает свои фокусы. Илайджа снова пятилетний мальчуган со светлыми кудрями, а Микейла еще совсем крошка. Мы с Тали сидим на крыльце нашего дома, наблюдаем, как падают листья, наслаждаемся невинностью, какой даже не осознаем.
Стоит открыть дверь в прошлое, как за ней распахиваются другие. За одной такой дверью стоит, играя на скрипке, мой отец, высокий и красивый, в белом смокинге. А мама, юная, ясноглазая девушка из Кливленда, сидит у ног дедушки Иззи и слушает его истории.
Так я перемещаюсь между этим миром и тем, ищу ответы на те же самые вопросы, какие не перестаю задавать: почему все это произошло? Что это все могло означать? Входит ли все это в великий замысел?
Так думал Ленни. Я все еще слышу его голос: «Есть ли причина? Конечно, есть! У всего есть причина. Ты, я – все мы участвуем в восхитительной истории, где каждый играет свою роль. Это ковер из многих-многих нитей, переплетающихся друг с другом, только Бог Всевышний мог сплести их воедино».
Мне бы хотелось верить, что он прав. И тогда понятно, почему Бог смеется. Причина есть, и, знай мы ее, мы б тоже посмеялись.
Тали считает, что сама эта мысль – нелепость.
– Не может быть. Даже если Бог существует, Он не сидит наверху и микроменеджментом твоей жизни не занимается.
Она права, разумеется. Вообразить Бога, как Он там дергает за ниточки мильярдов историй на Земле, – слишком уж это сложно. И чересчур просто. Нет, ну никак не поверить в такое.
Но и на противоположное я не соглашусь – что все происходит безо всякой причины. Это бы значило сигануть в пустоту, где есть лишь случайность и бессмыслица.
И вот к чему я пришел: я по-прежнему верю, что все происходящее в этом мире и впрямь совершается не без причины. Но иногда эта причина появляется только после того, как что-то произошло. Это не причина, какую можно отыскать, – ее мы высекаем сами, лепим из собственных мук и утрат, сцепляем воедино любовью и состраданием. Как бы отчаянно ни искали мы эту причину, увидеть ее можно, лишь перестав искать, взглянув в прошлое – на то, где мы побывали и чему научились. Это изнурительно – выковывать причины из материи жизни, но это все, что нам остается. И в награду за это мы получаем историю.
В чем же тогда секрет счастья? Я знаю истории, где касаются этой темы, и даже одну именно с таким названием. По-моему, секрет счастья – первый в длинном списке тайн жизни. Вероятно, в этом он и состоит: нет никакого секрета счастья. Но мы продолжаем искать – быть может, потому, что сам поиск делает нас счастливыми.
Что же до царя-оборванца… Это совсем другая история.
После целой жизни скитаний Соломон оказался один-одинешенек в море – старик в утлой лодке. Он целыми днями ловил рыбу и раздумывал над тем, что произошло с ним с того далекого дня, когда много лет назад Асмодей забросил Соломона на другую сторону мира, в сердце огромной пустыни.
Став нищим, перебираясь с одного места в другое, пытаясь найти кого-то, кто поверит, что он был царем, Соломону пришлось нищенствовать. Наконец он сдался и просто стал убеждать людей, что ему голодно. Питался отбросами, какие удавалось выпросить, и даже нашел работу – поваром у другого царя. Но вскоре его с позором прогнали, и Соломону суждено было умереть в глуши. И он бы умер, если бы не попал в плен к разбойникам, продавшим его в рабство к одному кузнецу. Через семь долгих лет Соломон заслужил себе свободу и сумку золота. Истратил его на покупку лодки, надеясь, что та привезет его обратно в возлюбленный Иерусалим.
Соломон отчалил от берега с попутным ветром, но тот утих через месяц после начала путешествия. Стоял штиль, вокруг не было видно земли, и тут Соломон понял, что именно здесь, в открытом море, потерянный и забытый, найдет он свой конец.
Это осознание поразило его так же, как любой другой поворот судьбы. Но ничто не удивило Соломона больше, чем то чувство, с каким это осознание пришло, – покой. Соломон смог наконец принять то, что жизнь ему ссудила.
Случилось это в один из дней, когда Соломон сидел, погрузившись в размышления, и вдруг почувствовал поклевку на леске. Оказалось, что на крючок попала огромная рыбина, такая громадная, что едва не потянула лодку за собой, и Соломон несколько часов не мог ту рыбину вытащить. И вот изловчился и выволок большую акулу – ничего крупнее он в жизни не видывал. Выпотрошив ее, Соломон обнаружил в брюхе других рыб, которых съела акула. И среди них оказалась маленькая ярко-синяя рыбка, какие ему никогда не попадались. Пусть и был он дряхл, пусть ждала его скорая смерть, Соломон все равно оставался любознательным. Рассек он синюю рыбку – и замер. Внутри увидел что-то сверкающее, что-то золотое – кольцо. Свое кольцо.
Соломон рассмотрел кольцо на свету и узнал надпись на внутренней стороне – тайное имя Бога. И тогда медленно надел кольцо на палец. В тот же миг обнаружил себя в изящных одеждах на троне в роскошном дворце. Вокруг стражники на карауле и Беньямин, его старший советник, по правую руку. А по левую – синий демон Асмодей, закованный в цепи. Он говорил:
– Итак, Твое Величество. Мы ждем! Собираешься ли ответить на вопрос?
Соломон был слишком потрясен, он не смог и слова вымолвить. Наконец произнес:
– Вопрос? Какой вопрос?
– Вопрос, который я задал тебе почти час назад!
– Час назад? Какое там – прошло почти пятьдесят лет…
Заговорил Беньямин:
– Твое Величество, боюсь, ты просидел в молчании всего около часа. Так желаешь ли ты ответить на вопрос…
– Вопрос. Да, Асмодей, не повторишь ли ты его?
– Разумеется, Твое Величество. Познал ли ты что-нибудь об искусстве наваждения?
Соломон долго не отвечал. А потом медленно кивнул Асмодею:
– Да, познал. Можешь идти.
С этими словами царь демонов расхохотался, начал уменьшаться и делался все меньше и меньше, пока не стал размером с цыпленка. Выскользнул из цепей, пролетел трижды вокруг дворца, а затем – прочь, через окно, над храмом, что воздвиг Соломон, и навсегда исчез из виду.
Соломон вернулся к царствованию, но теперь это был совсем другой человек. Исчезло его высокомерие, растворились иллюзии собственного величия. С того самого дня он выказывал мудрость, какой прежде не ведал, – мудрость сердца. Он понимал, каково быть любимым всеми – и быть одиноким и забытым, без единого друга на всем белом свете. Понимал, что значит обладать всем – и ничего не иметь. Ибо ему довелось побыть и оборванцем – и царем.
Отслеживать родословную народных преданий – дело хитрое. Столько они странствуют по свету, что в конце концов нам остается лишь гадать, где, когда и как впервые рассказали ту или иную историю. Далее я расскажу понемножку о байках, приводимых перед каждой главой в этой книге. Я попытался сказать что-то об их происхождении, когда оно известно, а также о том, как я с этими историями познакомился.