…

– Почему Влади так долго? Говорил, в районе полудня… – Кикимора и вправду была нежной, теплой и от нее приятно пахло – как-то сказала по секрету, что знает место в стоках, где всегда идет теплая вода и зимой можно стирать одежду и даже купаться.

– Гулял через Невский, Геру встретил. Еле убрался…

– А почему с собой не взял?

Я промолчал.

– Какой эгоист! – воскликнула Кики, ласково ударив меня в лоб. – Бросай это дело! Я каждого и ничья. Может и замуж за тебя пойти, а?

Я достал из кармана пачку купюр, протянул.

– Кики, у меня деньги есть. У меня много чего теперь есть, я работаю. Пойдем со мной?

Кики воровато цапнула деньги, спрятала в матрас и довольно улыбнулась.

– Дурак Влади, хоть и цивил. Я каждого и ничья, и не будет иначе.

Она потянулась, закурила ментоловую сигарету. Полезла из под одеяла – полотна из древних курток и дубленок, нацепила тапочки, поежилась, отпила водки из горла, потрусила к окну, зябко обнимая себя за плечи.

Я залюбовался. Тонкая, костлявая и все равно – игривая как котенок. Дура. Стоит на пятачке света, в воздухе минус, а она согреться хочет… Докурила, промерзла, завизжала, кинулась обратно под одеяло обниматься.

– Когда Влади успел таким стать? Откуда куртка, костюм, деньги? Ходят слухи, кабачки на дачах начал подрезать и…

Всегда считал очаровательной ее манеру говорить о собеседнике в третьем лице.

– Да-да, обезьянье дерьмо… Все дело в нем. – вздохнул я и сменил тему. – А на Невском гитарист-гастролер.

– Уверен, что гастролер? – хихикнула Кики. – Будто Влади каждого Питерского в лицо знает!

– Поет про любовь, любит чай и гвозди забивать…

– Так это Таллин!

– Таллин? Какой Таллин?

Кики мечтательно закатила глаза.

– Всегда приносит арбуз и пачку сладких сигарет. По гвоздям у него реально бзик – приходит и сразу гвоздь забивает, никак без этого не может! Вон посмотри…

Она показала вверх. Я посмотрел на потолочную балку и увидел, что она вся в гвоздях – тонких и с палец в обхвате, коротких и длинной в пару ладоней. Столько гвоздей, что балка изнутри должна походить на поролон.

Все сразу стало просто. Я думал мягко уговаривать и объяснять, а сейчас говорил жестко, словно в отместку.

– Кики, вас отловят на днях. Каждого. Кого закроют, кого пристрелят – как повезет. Полицаи будут со стволами и собаками. Детей в приют, кого поумнее – отправят в колонию.

– Откуда..? – Кики смотрела куда-то сквозь меня.

– Я дал наводку и подал идею. Нахрен притон. Нахрен детскую конуру, в которой нормально живет один из сотни. Нахрен Геру с трусами на половину проспекта…

– И меня нахрен? – осторожно спросила она.

– Теперь поняла, где я работаю? – бросил я вместо ответа.

Она отвернулась. Стало тихо, но я понял, что она беззвучно плачет. Хотел обнять – Кики не сопротивлялась, но и не подавалась. Наконец, вроде уснула.

Утром продолжу… Около часа мерз и курил в одних трусах, глядя в маленькое окно чердака. Не помню, как лег спать. Утром проснулся и увидел, что Кики рядом нет. Сунул руку в карман брюк и понял, что денег тоже нет, и мобильника.

Спускаясь вниз, подумал, что про любовь надо просто петь, тогда хоть на гвозди хватит. А в целом – ничего здесь нет моего. Все мое – всех и никого. И не будет иначе.

Внутри вагона сухо и тепло, за окном электрички пролетают столбы и отсчитывают километр за километром, колеса мерно выстукивают ритм. Валентина Николаевна дремлет, прислонившись к окну. Сумочка с классным журналом лежит рядом, под рукой.

Вагон чуть тряхнуло. Валентина проснулась, проверила сумку, убедилась, что все на месте. Поправив очки и прическу, она села ровнее. С тех пор, как она начала работать учительницей, она стала следить за собой. Мало ли, где ее могут увидеть ученики? Нельзя допускать падения своего авторитета, эти дети такие несносные…

Она закончила пединститут этим летом и с осени работала в школе № 187 учителем младших и средних классов. А с октября ей еще и поручили 5Б. Ох уж этот несносный 5Б! Первые дни приходилось несладко, но потом – ничего, она привыкла.

Характер Валентины с детства был серьезный. Еще в пятом классе она твердо решила, что станет учителем. Прошло пять лет и, несмотря на уговоры родителей и удивленные взгляды сверстников ее желание сбылось. Жизнь шла дальше, своим ходом. Мама уже устала намекать насчет женихов, но Валентина делала вид, что не замечает их. Мужчины? Да где они сейчас? Покажите хоть одного, настоящего? Один физрук, да трудовик, и у тех половина зарплаты уходит на опохмелку…

Сейчас она ехала домой к одному из своих учеников, Славе Громову. Или, как его называли сверстники, «Савке». Савка в последние три недели стал неузнаваем. Раньше – ничем не отличался от сотни таких же мальчишек, веснушчатых, светловолосых, с веселым визгом бегающих по коридорам 187-ой школы и смирно умолкающих под стальным взглядом Валентины, а теперь стал настоящим школьным террористом.

"В моей практике такого не было" – вздохнула Виктория Владимировна позавчера в учительской. "Куда его родители смотрят?". "Вика!" – подал голос седой Алексей Степанович: "У вас он один, а у меня 32! Все они бушуют, возраст такой…". "Тут не в возрасте дело. – нервно перебила Валентина: Знаете, что вчера на моем устроил? Так я вам расскажу! Горшок с цветком поставил на дверь и шваброй закрепил! Еле поймала. Спрашиваю, кто сделал – он вышел, в глаза нагло уставился и признался. Так бы и оттрепала..!"

А чьи это там вихры видны в конце вагона? Валентина встала, поправила костюм, и сделала строгое лицо.

– Громов!

Мальчишка на секунду замер от неожиданности. Потом окинул взглядом Валентину, севшую напротив, и вздохнул.

– Здравствуйте, Валентина Николаевна.

– А мы, значит, в одном поезде едем?

– Электричке.

– Что электричке?

– В одной электричке. Поезда зеленые.

– Громов!

Валентина рассердилась, и тут же одернула себя. Электричке, так электричке. Эти малыши весь мир воспринимают иначе. Что с них взять? Однако, нахмурилась опять.

– Громов! Ты что устроил вчера?

– А что я вчера?

– Зачем на шестиклассников полез?

– А что они…

– "Что они". Запомни, Громов: драка – это не выход, а последнее дело. Так еще говорил ученый Конфуций. Знаешь, кто такой Конфуций, Громов?

– Умный японец один.

– Китаец, Громов, китаец, живший в древности. А у древних мыслителей мы должны учиться, ты понял?