Пять минут ступора. Пять минут мата. Пять минут я рыдал как ребенок.

Потом осторожно открыл кулек с биркой «Людмила», секунд десять смотрел на старого седого мужика и вышеописанный цикл повторился, только в процессе я еще и ржал как сволочь.

– Чет напутали, похоже. – нахмурился парень и ушел ругаться с кем-то по телефону, потом вернулся.

– Она в хирургии лежит. Ей аппендицит вырезали.

…

– Так ну мы свою работу сделали, выписываем. Вот только это не аппендицит был.

– Как понять не аппендицит? А операция зачем

– Мы просто посмотреть вскрыли, а то так было непонятно. Ну и отрезали на всякий случай… Вам сейчас нужно пойти на осмотр и пройти обследование. Обязательно скажите, что аппендицит мы исключили. Теперь точно не хирургия.

– Куда идти?

– К гинекологу, корпус 4…

Я встретил Её в начале июня.

Завертелось сразу. Пообещал свозить в Большие Бирюки, ворую для нее маргаритки и герань с рынка. Однажды принес гвоздики. Разинула глаза: «Мы что, на похоронах?». Намек понял и сводил вечером на кладбище.

На вопрос: «Любишь меня?» – уверенно отвечаю: «Ага!». Закатывает глаза и вздыхает. Наверное, от радости.

В июле призналась, что никогда не приседала со штангой. Я сразу понял, что у нее толстые ноги и живот, подарил абонемент в качалку. Неделю не разговаривала, потом пишет: «Ты где?»

Свозил в субботу в Большие Бирюки. Испугалась трактора. Показал как доят корову, она смеялась два часа. Не поверила, что яйца берутся из кур: «А почему тогда оболочка из пластмассы?» В лесу ее укусил еж.

На вопрос: «Любишь меня?» – отвечаю уклончиво: «Пойдем, я куплю тебе пломбира?». Каждый раз соглашается…

Купил ей третьи джинсы за неделю, посоветовал есть меньше сладкого. Ответила, что больше не хочет меня видеть, поэтому в следующий раз надел на голову чулок, залез к ней ночью и стоял у кровати, пока спала. Уйти не успел, проснулась. Когда сбежал через форточку, позвонила: «У меня дома кто-то был, срочно приезжай!»

Снял чулок, вернулся. Говорит, одной страшно, поэтому теперь живем вместе. Не поймешь ее.

На вопрос: «Любишь меня?» – снова отвечаю уверенно: «Четыре утра, какого хрена?!»

Первые три месяца все было нормально, а потом у нее вырос живот. Напомнил про абонемент в фитнес клуб, в ответ она дала белую палочку с двумя красными полосками и расплакалась.

Обнял и сказал, что все будет хорошо. Поверила, улыбнулась. Осталось понять, что это было.

На вопрос: «Любишь меня?» – молчу. Неужели и так не понятно?

Рано или поздно над твоей головой распахнется дверь в бесконечность, и оттуда выскочит Рука, ухватит тебя за шкирку, деловито встряхнет, а потом утащит за собой! Черт знает, где и когда тебя застанет это знаменательное событие – дома, в метро, в душе; сегодня вечером, завтра, через год или через двадцать лет. Штука только в том, что оно непременно настанет – хочешь ты того, или нет.

Когда я услышал над головой скрип несмазанных петель, то сразу кинул портфель и вначале отпрыгнул, перекатился по газону и уже только после этого обернулся и смотрел, как Рука хищно хватает воздух на том месте, где секунду назад стоял я. Врешь, не возьмешь…

– Эй, ну ты чего? – раздался вдруг голос из двери. – Иди сюда, куда ты ушел?

– А может тебе еще шаурмы сбегать купить с мясом колибри? – усмехнулся я, подымаясь и отряхивая с брюк зеленую пыль травы и налипшую седину одуванчиков.

– Да ладно тебе, не смешно. Ну… как знаешь. – рука исчезла и дверь захлопнулась.

Прежде чем забрать портфель, я очень внимательно всмотрелся туда, где висела дверь. Вроде бы, все чисто.

Первый раз меня пытались схватить прямо дома, когда я жарил блины. Тогда я еще и успел врезать по руке сковородкой. Второй – в автобусе. Я успел пригнуться и под раздачу попал парень рядом – рука схватила его, утащила, чтобы через пять секунд выкинуть обратно, изрядно помятого.

Теперь вот – среди бела дня, прямо по пути на работу. Ну не беспредел?

– Ну и дурак. – вдруг услышал я справа. Там стоял солидный мужчина, с легкой сединой. – Я ее уже лет 20 жду, а она все никак не идет. А ты вон… и еще увернулся. Дурак, одним словом.

– Заправься. – кинул я ему. Он засмущался и запихал рубашку в брюки. – Мое дело. Хочу – ухожу, хочу – нет.

– Ну чего ради? Что тебя тут держит?

– Ну чего вот ты пристал? Хочешь, своей поделюсь?

Энергично замотав головой, мужик поспешно ушел.

А почему я собственно от нее отмахиваюсь? Да как то сам себе ответить на могу, но приходит на ум случай из детства. Приходит как то к нам в школу дядечка на урок. Такой прилизанный, чистый – словно только что вышел с «Фабрики приличных дядь». Сияние одних только ботинок заставляло щуриться сильнее, чем блики солнца из окна.

Этому дядьке приспичило раздать всем по плитке шоколада – ну благое дело, почему нет? А я свою взял и соседу отдал.

А все почему? Да потому что перед тем, как шоколад раздать, дядечка заулыбался на все 32 зуба и речь произнес, в которой подробно изложил, что любит он всех шоколадом кормить. Ну любит и любит, ну кто же против? Вот только посреди речи ботинки у него сиять перестали. Он это заметил, улыбаться тут же перестал, нахмурился даже. Сел, снял ботинок, достал из кармана крем и тряпочку черную и давай ботинок натирать!

Он трет – мы смотрим. Он трет – мы молчим. И учительница молчит, и завуч.

Один натер, взял второй. Натер – ботинки засияли пуще прежнего. Дядечка засиял вслед за ними, и давай дальше рассказывать, какой он мастер всех кормить шоколадом. Потом раздал по плитке и ушел. А я свою соседу отдал.

Нафиг мне сдался шоколад от таких дядь, у которых ботинки то сияют, то нет.

Вот и сейчас. Я подошел, поднял портфель, отряхнул. И далее – допустил непоправимую ошибку! Засомневался, положил ли я в портфель телефон, или дома оставил. Засомневался – и открыл портфель, чтобы проверить. А портфели так просто не открываются, их замочек при нажатии издает звонкий «щелк». Этот звук меня всегда раздражал, но смазать замок, или подложить что-нибудь под него я ленился, или же банально не находил времени. Зря!

Потому что этот самый «щелк» заглушил тихий скрип осторожно открывающейся двери над моей головой.

Через секунду меня уже тянули за шиворот. Еще через секунду привычный мир заслонило черное Ничего, в котором только кое-где мерцали звезды, да слышалось тихое пение Вселенной. Но мне все это было до одного места.

– Ну, здравствуй! – сказала Бесконечность.

– Ну, привет. – хмуро ответил я ей.