Из суконного казачьего чемодана дивно пахло апортом.

В первых числах июня 1908 года Лыкову телефонировал барон Таубе и велел срочно явиться в Генеральный штаб. Голос у Виктора Рейнгольдовича был такой, что сыщик не стал задавать вопросов, а коротко сказал:

— Сейчас буду.

— Приходи к Снесареву, мы с ним ждем тебя.

Пока шел, коллежский советник размышлял. Ясно, что новости плохие. И касаются они, скорее всего, Николая. Он не получал от него писем уже месяц. Вдруг начальство снова послало подпоручика в опасную командировку? Под чужим армянским именем, в чужие горы. А там его разоблачили и арестовали…

Лыков зашел в кабинет Снесарева с дурными предчувствиями, но пытался не показывать вида.

— Здорово, шпионы! — сказал он с порога.

— Добрый день, — угрюмо кивнул хозяин кабинета.

Видать, дело совсем плохо, подумал гость. Он сел и приготовился к худшему.

Разговор начал генерал Таубе:

— Алексей Николаевич, ты знаешь об истории с дуэлью твоего сына и одного англичанина?

— В общих чертах. Но ведь дуэль не состоялась.

— Что именно тебе известно?

— Британский офицер, лейтенант… минуту… Джон Алкок. Правильно вспомнил?

— Правильно.

— Во! — делано обрадовался сыщик. — Знать, не всю память мне поленом вышибли.

— Каким поленом? — не понял Снесарев.

Генерал-майор желчно объяснил подполковнику:

— Да Алексей Николаич у нас осенью отличился. Очень умно поступил: подрался один с семерыми. Чуть ему там голову поленом не отбили[39].

И вновь обратился к товарищу:

— Расскажи все, что знаешь об этой истории.

Лыков слово в слово пересказал то, что услышал от сына десять месяцев назад.

— Значит, он не сообщил по команде, что получил в Кашгаре картель[40] от Алкока? — уточнил Снесарев.

— Нет. Николай сказал: зачем беспокоить начальство, если ничего не произошло.

— Плохо дело, — констатировал Андрей Евгеньевич. Таубе согласно кивнул.

— Теперь вы скажите мне: что случилось? — жестко потребовал сыщик.

Генерал-майор сел напротив Лыкова, сочувственно посмотрел на него и начал:

— Лейтенант Джон Алкок найден мертвым в окрестностях города Джаркента. Убит выстрелом в сердце. В кармане у него лежало письмо Николая, что он принимает вызов.

— Где нашли тело?

— На берегу речки Усек, в двух верстах от города.

— Ну и что? — рассердился Лыков. — Вы полагаете, Николай застрелил англичанина и скрыл это? Чушь!

— Конечно, мы так не думаем, — мягко ответил барон.

— Мы даже не допускаем! — с жаром добавил подполковник. — Но это мы с Виктором Рейнгольдовичем. А военное начальство вполне допускает. Подпоручик Лыков-Нефедьев помещен под арест, ведется дознание. Тем более что британское правительство весьма категорично настаивает на вине Николая Алексеевича. Для них все ясно, улики налицо.

— Какие к черту улики? Письмо? Если бы Николай действительно шлепнул Алкока, то первым делом забрал бы его из кармана убитого. Этого британцы не понимают? Они, что, совсем идиоты?

— Алексей, успокойся, — остановил сыщика Таубе. — На такой аргумент всегда могут возразить, что твой сын волновался, спешил покинуть место преступления и позабыл о компрометирующей его бумаге. Или его спугнули. Так ведь?

— Ну…

— Косвенных улик предостаточно. Старая ссора. Вызов, который уже имел место в Кашгаре. Николаю теперь очень вредит, что он вовремя не сообщил о нем по команде. Более того, он и про второй вызов, полученный в Джаркенте, не донес, ответил согласием через голову начальства.

— А какое дело начальству до этого? Поединки ведь разрешены в армии.

— Разрешены, — согласился Таубе. — Но не тайные. Есть приказ по военному ведомству номер сто восемнадцать от тысяча восемьсот девяносто четвертого года. Он так и называется: «Правила о разбирательстве ссор, случающихся в офицерской среде». Там все регламентировано. Николай должен был сообщить о вызове суду общества офицеров своего батальона. Если суда нет, он имеется не во всех частях, то командиру. Но он этого не сделал. Дал согласие, обсуждал условия через секундантов, а начальство не известил. Почему? Теперь к этому факту за уши что угодно можно притянуть. В том числе и умысел на убийство в обход честного поединка.

— Еще косвенная улика — то, что пуля попала лейтенанту точно в сердце, — добавил Снесарев.

— Почему это улика?

— Подпоручик Лыков-Нефедьев — чемпион Туркестанского военного округа по стрельбе из револьвера и винтовки.

— Он, что, один во всем Джаркенте мог попасть в сердце? — с раздражением выкрикнул коллежский советник. — Там целый стрелковый батальон стоит.

— У других не было мотива.

Таубе встал, обошел стул и положил Лыкову руки на плечи:

— Леша, успокойся. Никто, кроме пары кретинов, не подозревает Николку в таком бесчестном поступке. Но ему нужно помочь. Единственный способ — это найти настоящего убийцу. Напряги голову, ты же у нас сыщик. Ну? Какие есть мысли?

Алексей Николаевич с трудом унял злость. Виктор прав, нужно не истерику разводить, а действовать. Он сказал:

— В таких делах в первую очередь проверяют алиби.

— Военный следователь пытался. Но вышла заминка. Николай не смог его доказать.

— Отчего? Что он делал в день убийства?

— Будто бы встречался с агентом в урочище Каргалы.

— Почему будто бы?

— Потому что никто не может этого подтвердить. Агент исчез, его не могут найти. С Николаем был его денщик…

— Павел Балашов? — обрадовался Алексей Николаевич. — Вот же свидетель. Он умный, я его помню. Николай хотел оставить его после увольнения из армии при себе, для секретных дел.

— Рядовой Балашов найден мертвым, — огорошил сыщика Снесарев. — Заколот кинжалом на берегу того же Усека.

Лыков возмутился:

— Это же очевидная подтасовка! Вы, что, не видите? Свидетелей убрали, письмо из кармана «забыли» вытащить. Все подстроено.

— Ты берешься объясниться с английским посланником? — хлопнул ладонью по столу Таубе. — Тот рвет и мечет, требует наказать убийцу их офицера. Каковым является, по его мнению, Николай.

— Об этой ситуации сегодня доложили государю, — бесцветным голосом сообщил Снесарев.