– Пойдемте, я познакомлю вас со своим боссом, – предложил он. – Мы возьмем такси.

– С большим удовольствием, молодой человек, – произнесла Матушка Гатч, – но только после того, как вы отдадите мне вторую монету. Что касается вашего босса, то, при всем уважении к вам, я предпочитаю говорить с хозяевами, а не с теми, кто им служит.

Спарго вручил ей полсоверена и заказал такси. Однако ему пришлось подождать, пока она выпьет третью рюмку и в придачу купит бутылочку того же джина, которую решила прихватить с собой. Наконец ему удалось усадить Матушку Гатч в такси и благополучно доставить до редакции «Наблюдателя», где швейцары и посыльные вытаращили на нее глаза. Потом он отвел ее в свой кабинет, запер на ключ и отправился в вышестоящие инстанции.

Что именно Спарго говорил главному редактору и владельцу «Наблюдателя», осталось неизвестным. Вероятно, ему помогло то обстоятельство, что оба его босса хорошо знали дело об убийстве в Миддл-Темпл и сразу оценили выгоды, которые давала обещанная журналистом информация. После беседы все трое немедленно отправились в кабинет Спарго, чтобы пообщаться там с дамой.

В кабинете крепло пахло джином, но сама Матушка Гатч казалась трезвой как стеклышко. Она настояла на том, чтобы ее должным образом представили владельцу и редактору, и даже завязала с ними светскую беседу. Редактор начал тянуть время, стараясь прощупать почву и выяснить, на что можно рассчитывать, но владелец издания, обменявшись с гостьей буквально парой слов, попросил своих спутников на минутку выйти из кабинета.

– Мы соглашаемся на все ее условия и слушаем, что она скажет, – объявил он. – Возможно, это будет настоящий прорыв в деле. По-моему, старуха что-то знает. К тому же, как сказал Спарго, вряд ли она протянет долго. Идемте.

Они вернулись в пропахший джином кабинет и подписали формальный документ, согласно которому владелец «Наблюдателя» обязался выплачивать миссис Сабрине Гатч по три фунта в неделю пожизненно (миссис Гатч настояла, чтобы включить в него фразу: «Каждую субботу, регулярно и точно в срок»), после чего предложили ей рассказать свою историю. Миссис Гатч поудобнее устроилась в кресле, и Спарго приготовился записывать ее слова.

– Вряд ли мой рассказ получит приз за самый увлекательный сюжет, – начала она, – но послушать его следует. Очевидно, вы уже знаете, что когда в Маркет-Милкастере разразился скандал с Мэйтлендом, я работала экономкой у мисс Джейн Бэйлис в Брайтоне. У нее был свой доходный дом в Кемп-Тауне и еще один на побережье, а поскольку она хорошо умела вести дела, то скопила приличную сумму денег. Когда ее отец – он держал трактир в Лондоне – оставил ей и ее сестре, миссис Мэйтленд, кое-что из своих сбережений, она и вовсе разбогатела. И всеми этими средствами, до последнего пенни, распоряжался Мэйтленд. Я прекрасно помню тот день, когда разнеслась новость, что Мэйтленд ограбил банк. Прочитав об этом в газете, миссис Бэйлис пришла в ярость и буквально в тот же день умчалась в Маркет-Милкастер. Я провожала ее на вокзал, и перед отъездом она сказала, что все ее сбережения и деньги – и сестры тоже – находились в руках у Мэйтленда и она боится, что все это пропало.

– Миссис Мэйтленд тогда уже умерла, – вставил Спарго, не поднимая головы от записей.

– Прекрасная была женщина, – заметила миссис Гатч. – Короче говоря, мисс Бэйлис уехала, и я ничего не слышала о ней целую неделю, а затем она вернулась и привезла с собой маленького мальчика, сына Мэйтленда. В тот же вечер она рассказала мне, что потеряла все до последнего пенни, и деньги ее сестры, которые должны были достаться мальчику, тоже исчезли, и потом много чего наговорила про Мэйтленда. Но с его сыном она обращалась хорошо, в этом ей не откажешь. Мэйтленда посадили на десять лет, и мы часто беседовали с ней на эту тему. Я ей говорила: «Почему вы так любите этого малыша, заботитесь о нем?» А мисс Бэйлис отвечала: «Почему бы нет?» – «Но он же не ваш. У вас нет на него никаких прав. Как только выйдет из тюрьмы его отец, он сразу заберет его, и вы ничего не сможете сделать». Когда я ей это сказала, у нее был такой вид – словами не передать. Она разразилась руганью и заявила, что он никогда не получит ребенка.

Миссис Гатч сделала паузу, чтобы еще раз приложиться к своей бутылочке, – как она объяснила, «из-за плохого сердца». Действительно, после нового глотка ей заметно полегчало.

– Так вот, джентльмены, – продолжила она, – мысль насчет мальчика и его возращения к отцу, похоже, крепко засела ей в голову. Она постоянно говорила об этом, твердила, что Мэйтленд никогда его не получит. Однажды сказала мне, что хочет поехать в Лондон, повидаться с адвокатами, и действительно поехала, а когда вернулась, вид у нее был довольный. Через пару дней появился джентльмен, похожий на адвоката, и пробыл у нас день-другой, а затем стал приходить чаще и чаще, и тут мисс Бэйлис мне говорит: «Знаешь, кто этот джентльмен, который часто у нас бывает?» – «Нет, – говорю, – наверное, ваш ухажер». – «Мой ухажер! – засмеялась она. – Нет, джентльмен, за которого могла бы выйти моя бедная сестра, если бы мерзавец Мэйтленд не сбил ее с толку». – «Да что вы! – говорю. – Вот кому следовало бы быть отцом ребенка!» – «Он и будет его отцом. Даст ему самое лучшее воспитание и сделает настоящим джентльменом – ради его матери». А я ей: «Господи, помилуй! А что скажет Мэйтленд, когда вернется?» – «Мэйтленд его не заберет, – ответила она, – поскольку мальчик к тому времени уедет. И слава богу, потому что малыш никогда не будет знать имени своего отца и помнить о его позоре!» Ребенка скоро увезли, но Мэйтленд появился раньше, чем она уехала из Брайтона, поэтому ей пришлось солгать, будто мальчик умер. Мэйтленд был так этим убит, что я думала, он сам помрет! Но какое мое дело? Вот что я хотела вам рассказать, джентльмены, и надеюсь, что вы оценили мою историю по достоинству.

– Прекрасно, – произнес владелец газеты. – Продолжайте.

Но тут вмешался Спарго:

– А вы, случайно, не слышали, как звали джентльмена, который забрал мальчика?

– Конечно, – ответила миссис Гатч. – Его звали Элфик.

Спарго с таким грохотом уронил свой карандаш, что миссис Гатч вздрогнула. Хроническое пьянство повлияло на ее нервы. Она злобно уставилась на виновника своего испуга и воскликнула:

– Попрошу вас больше так не делать! У меня чуть сердце не выпрыгнуло из груди, и, вообще, это плохие манеры. Так вот, того джентльмена звали Элфик.

Спарго бросил на редактора и владельца такой выразительный взгляд, что он вполне мог сойти за подмигивание.

– Значит, Элфик, – произнес он. – Кажется, вы сказали, что он был адвокатом?

– Я сказала, что он походил на адвоката, – поправила миссис Гатч. – Но если вам это интересно, – хотя я беседую не с вами, а с начальством, – джентльмен действительно был адвокатом. Из тех, что носят парики и мантии. Я видела его портрет в комнате мисс Бэйлис, в том самом доме, где вы сегодня побывали.

– Он старик?

– Стариком он стал сейчас, – возразила его собеседница, – а тогда он был человеком средних лет. Ну, вроде как этот господин, – добавила Матушка Гатч, указав на старшего редактора с таким пренебрежительным видом, что редактор невольно поморщился, а владелец газеты едва удержался от смеха. – Да и внешне похож: у того тоже не было ни одного волоска на лице.