— Простенькая схема, — сказал наконец Петреус, и все в комнате, исключая Козларича, засмеялись. — Сам факт, что вы смогли такое нарисовать, иллюстрирует прогресс нашей армии, — продолжил Петреус, и смех сделался еще громче. — Да нет, я серьезно, — сказал Петреус, и только когда стало ясно, что он и вправду серьезно, и смех сошел на нет, — только тогда, в первый раз с начала совещания, Козларич улыбнулся. — Ну что ж, ребята, продолжайте вашу великолепную работу, — сказал Петреус, и через несколько минут, когда все стояли снаружи, позируя для фотоснимков, и один из самых знаменитых людей на свете обнял левой рукой Козларича за плечо, тот выглядел счастливейшим за долгое время.

Петреус отправился к вертолету, а Козларич опять вошел в помещение — там встречи с ним ждали восемь новых солдат, только что прибывших на ПОБ для восполнения потерь. Все они были новобранцы, начавшие служить уже после того, как 2-16 прилетел в Ирак, и косвенно это показывало, как долго 2-16 уже тут находится. Четверо из них были санитарами, их отправили в медпункт на инструктаж и обучение. К остальным четверым, стоявшим по стойке «смирно», подошел главный сержант Маккой и представился.

— Ну, друзья, — сказал Маккой, — поздравляю вас: вы в жопе.

Он продолжал их оглядывать. Объяснять им, зачем батальону новые солдаты, не требовалось. Одному из них было без двух дней девятнадцать. Маккой определил его в третью роту, где, пока были живы, служили Марри, Лейн и Шелтон. «Чем ты до армии занимался?» — спросил он следующего. «Можно сказать, ничем, главный сержант», — ответил тот. Его отправили в четвертую роту — в роту Гайдоса и Пейна. Туда же зачислили третьего, который вообще ничего не сказал. Четвертого звали Патрик Миллер. Двадцать два года, родом из Флориды. Он сказал, что учился в медицинском колледже, получал хорошие баллы, уже маячил диплом — но кончились деньги, и вот он в армии. Маккой решил, что такой головастый парень будет полезен на командном пункте. Миллер улыбнулся. Улыбка у него была замечательная. Она освещала всю комнату. Козларич, пожимая руки новобранцам, тоже обратил на нее внимание. Да, в армию сейчас брали все больше тех, кого можно было взять, лишь отступая от требований, но порой в нее приходили служить и такие Патрики Миллеры.

— Добро пожаловать в нашу команду, — сказал Козларич и вышел, чтобы еще немного посмаковать этот день.

Это послужило примером для всего Багдада.

Вот что сказал Петреус.

Продолжайте вашу великолепную работу.

Это тоже его слова. И когда выходили из здания, один из помощников Петреуса сказал, что из всех совещаний в батальонах с участием командующего это было одним из лучших.

По-настоящему хороший день. «Все идет хорошо», — довольно произнес Козларич. День клонился к вечеру, он начал было говорить что-то еще — и тут его прервал звук взрыва.

Он повернул голову, не вполне понимая, что это было.

Взрыв произошел совсем рядом, около главных ворот. Он прислушивался еще секунду-другую. Звук был похож на СФЗ. Он посмотрел на небо. Такое же великолепное, такое же синее. Он продолжал смотреть. Вот она наконец — поднимающаяся спираль черного дыма, и он мигом определил, что рвануло у бензозаправки в Рустамии, откуда взвод, дежуривший там весь день в рамках операции «Бензин», только что радировал, что возвращается на ПОБ.

Теперь радио затрещало опять.

— Двое раненых! — прокричал солдат. — Один не дышит. Угроза жизни.

Козларич направился к медпункту.

Он дошел до него сразу после прибытия двух «хамви», в одном из которых было шесть пробоин, мотор выведен из строя, одна шина порвана в клочья. От бензозаправки его отбуксировал на базу второй вездеход. Козларич прошел мимо двух плачущих солдат его батальона. И мимо еще одного, который со всей силы раз за разом пинал стоящий «хамви».

— Блядская война, — сказал Козларич, приближаясь к двери.

Он шагал вдоль цепочки кровавых капель, которая тянулась к медпункту от поврежденного «хамви».

Внутри:

Один солдат выл. Он был водителем. Часть СФЗ прошла под «хамви», и осколки, пробив пол, раздробили одну его ступню и от другой отрезали пятку. Пока Козларич шел через медпункт, Брент Каммингз, который тоже туда явился, приблизился к раненому, взял его за руку и сказал, что все у него будет в порядке.

— А что с Ривзом? — спросил солдат и, не услышав от Каммингза ответа, спросил еще раз: — Как он, а?

— Ты о себе сейчас думай, — сказал ему Каммингз.

Двадцатишестилетний специалист Джошуа Ривз был тем раненым, за которым тянулась кровавая цепочка, и к нему-то и направился Козларич. В момент взрыва Ривз сидел на правом переднем сиденье, и немалая часть СФЗ прошла через его дверь. Его привезли в медпункт в бессознательном состоянии и без пульса, и врачи только-только начинали с ним работать. Он не дышал, глаза ни на что не реагировали, левую ступню оторвало, ниже спины зияла рана, лицо было серое, желудок наполнялся кровью, и он лежал голый, если не считать одного окровавленного носка на ноге. И, словно этого было мало, чтобы роковой момент в жизни Джошуа Ривза был высвечен полностью, от солдат, собравшихся в прихожей, пришла весть, что утром жена прислала ему сообщение о рождении их первого ребенка.

— Боже, — сказал, услышав это, Козларич, и его глаза при виде очередного солдата, умирающего в его присутствии, наполнились слезами.

— Скажите мне, когда будет три минуты! — прокричала, чтобы ее голос был слышен поверх гула аппаратуры, врач, руководившая реанимацией. В помещении от запаха крови и нашатыря кружилась голова. Ривза окружили человек десять медиков. Один держал над его лицом кислородную маску. Другой колол ему эпинефрин (адреналин). Кто-то (вероятно, санитар) ритмически нажимал ему на грудь с такой силой, что, казалось, все ребра должны были треснуть. «Сильнее, чаще!» — скомандовала ему врач. Санитар заработал так, что на пол стали падать кусочки изувеченной ноги Ривза, и за этим молча наблюдали, выстроившись в ряд, Козларич, Каммингз, Майкл Маккой и армейский священник.

— Две минуты! — крикнул кто-то.

— Так, проверьте, пожалуйста, пульс.

Сердечно-легочную реанимацию прекратили.

— Пульса нет.

Реанимацию возобновили.

Новые частички Ривза упали на пол.

Второй укол эпинефрина.

— Проверьте, кто-нибудь, шейный пульс.

— Три минуты.

— Продолжайте реанимацию.

Третий укол эпинефрина; между тем санитар, пытаясь убрать упавшее, случайно поддал ногой что-то маленькое и твердое. Проскользив по полу, оно остановилось около Маккоя.

— Палец ноги, — сказал он тихо.

Он старался удержаться от слез. Каммингз тоже. Козларич тоже. Позади них с открытым ртом неподвижно стояли четверо санитаров-новобранцев, которых они только что радушно встретили на ПОБ, а в прихожей ждали новостей солдаты и переводчица, сделавшие после взрыва все возможное для спасения Ривза.