сильные мужские руки еще крепче прижали меня к себе. Будто показывая, что он рядом и бояться мне абсолютно нечего.

И я поверила. Разом страх схлынул, забирая с собой мечтательную апатию.

Я подняла голову, проморгалась, открывая глаза и осмотрелась. Медведя мохнатого и клыкастого нет. Мы одни. То есть совершенно. В спальне. Мирона спальне. Твою бабушку!

– Роки ушел, – улыбнулся хозяин дома, кажется, не замечая как на мои щеки наплыл румянец. – Выдохни.

– Роки? Ты сказал Рокки?

И вот даже не знаю, почему меня так искренне удивила кличка пса.

– Именно.

– Ему бы больше подошло Ганнибал Лектер! – фыркнула я, краем глаза рассматривая хозяйскую спальню.

– Почему это?

Мой взгляд сфокусировался на внимательных глазах Мирона, который наблюдал за мной с каким-то странным трепетом. А мое дыхание тут же перехватило. Ощущение прикосновения Троицкого прошибает до самых кончиков волос, неожиданным импульсом проносясь вдоль позвоночника и приподнимая на руках волоски.

Слишком близко. Снова.

Слишком отчетливо я слышу стук его сильного сердца.

Слишком не хочу разжимать рук, что обвивают шею мужчины до сих пор.

– Лера.

– Я… – отупела, напрочь потеряла все слова и, чтобы не казаться совсем пропащей дурой, выпалила запоздалый ответ на вопрос Мирона:

– Он чуть меня не съел! – обиженно дуя губы.

Мирон разулыбался. Так искренне и заразительно, что было сложно сжав губы не поддаться искушению улыбнуться в ответ.

– Он добрейшей души пес. И разве что зализать может, – уверяет мужчина, – до смерти, – добавляет хитро.

– Ты издеваешься, да? Ты видел, какие у него когти, Мир? – округлила я глаза, как впечатлительный ребенок, – а зубы? Видел? А пасть? Да он мог проглотить меня, не жуя! Просто “хам”, – изобразила я ладошками пасть, – и нет-у Леры! И пришлось бы тебе снова искать личную ассистентку. Слушай, а может поэтому у тебя тут такая текучка кадров? Признайся, предыдущую сожрал твой волкодав?

– Ты меня раскусила, Совина. – Подмигнул Мирон, заговорщицки прошептав:

– Особенно непослушных и часто влипающих в неприятности ассистенток я скармливаю Роки уже через неделю. Заманиваю в свой дом, выпускаю зверя и с попкорном стою у окна своей спальни, наблюдая за развернувшимся представлением. М-м-м, с тобой придется придумать что-то более… изощренное.

– Я, пожалуй, увольняюсь. Немедленно.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас!

– Уверенна?

– Еще как! У меня может только жизнь началась!

– Боюсь нельзя “прямо сейчас”, иначе твой разговор с пресловутыми “точками над и” потеряет всякую силу, и у тебя совершенно не останется на меня рычагов влияния. Ты развяжешь мне руки, Совина.. – прошептал Мирон, как настоящий Змей Искуситель, наклоняясь все ближе и ближе. Заставляя меня не дыша отодвигаться все дальше и дальше. На сколько это вообще возможно сидя у него на руках. Пока я не почувствовала, что еще чуть-чуть, одно движение и свалюсь.

Замерла.

– У нас договоренность…

Правда и Троицкий тоже замер. В миллиметре от моих губ. Так близко, что дыхание было одно на двоих. Я даже чувствовала его легкие прикосновения губ к моим. Совсем невесомые. Возбуждающе-дразнящие. Взвинчивающие напряжение в спальне до предела.

– Она потеряет силу. Договоренность эта. Ты будешь не моей ассистенткой, я не твоим начальником, а в свете того где мы и в каком виде находимся, эх... Лера-Лера, я не уверен, что мне так важен этот контракт. Да и вообще на работу я сегодня могу не ехать… – сказали мне как бы в шутку, но было сложно не заметить откровенного намека. Да и вопреки словам Мирона, глаза его совершенно точно не смеялись. Наоборот. Мне, кажется, каждый из нас в голове уже представил себе, что было бы, если бы…

Бы-ы-ы… это дурацкое бы!

– Пусти меня...

– Не пущу. – Взлетел уголок губ Мира в улыбке.

– Мир!

Мужчина тяжело вздохнул и чуть отстранился, но хватки не ослабил.

– А вообще, если серьезно, Лера, Роки со мной живет с того возраста, когда еще был двухмесячным щенком. Он воспитан, дрессирован и никогда не нападет на человека. Он просто любит играть, это да, – подмигнул, – это его слабость.

Напряжение между нами моментально схлынуло. Я наконец то вдохнула полной грудью.

– Он ко всем бросается и чаще всего вот так до полусмерти пугает. – Продолжил Мир с такой нежностью о напугавшей меня собаке, что моментально стало понятно: этот пес для него очень много значит. А я трусиха. Мнительная трусиха.

– Я просто испугалась. Боюсь собак. Страх из детства, – выпалила как на духу, старательно пряча взгляд.

– Обычно Роки сидит в своем вольере или будке. В доме со мной он не живет, но сегодня, видать, домоправительница его покормила, а вольер закрыть забыла. Со Степанидой такой случается, – будто оправдываясь, пожал плечами Мир. – Если тебя успокоит, то первое время даже Костян от него удирал, – сказал, будто прочитав мои мысли, Мирон. А я, окончательно расслабившись, улыбнулась.

Сначала.

А потом и вовсе расхохоталась, представив себе эту картину.

И кажется, мы оба забыли, что вообще-то я все еще сижу у него на руках, и что совсем скоро у нас встреча. Деловая. Важная. После которой я должна “украсть” документы.

Ну вот, зачем вспомнила? Настроение снова поехало вниз…

Вместе с моими глазами, которые опустились на… торс.

Торс?!

Голый?!

И только тут – вуаля! – до меня доходит, что Троицкий раздет, а под своими ладонями я чувствую не ткань рубашки, а его горячую кожу. То есть совершенно не прикрытую ничем кожу!

Щеки моментально загораются как два фонарика. Глаза на вылупку, а сердце вскачь. Вот жеж блин!

Вот черт! Да что же за утро-то такое?!

Я завозилась, быстро соскакивая с мужских рук, отталкивая от себя хозяина дома, да зря. Потому что оказалось, что Мирон не просто раздет. А совершенно голый! Глаза сами собой пробежали по ладной, мощной и идеальной во всех местах фигуре мужчины, который оказался еще и... мокрый. Похоже, я выдернула его прямиком из душа и во всей своей могучей, блинский блин, красе.

Черт!

Почему я все еще смотрю туда?!

Я резко крутанулась, отворачиваясь и закрывая глаза, как какая-то невинная школьница, сгорая от стыда.

– Лера? – посмеиваясь, позвали меня. – Эй, ты жива там, Совина? – осторожное прикосновение к плечу.

– Ты голый!

– А ты очень даже наблюдательная, – послышался низкий мужской смешок.

–