— А Васю раньше в их компании вы не видели? — спросила Лиля.

Кора пожала плечами:

— У нас ведь такая тусня каждый вечер, может, и крутился возле них. Вам выяснить надо? Я выясню. Эти обычно приезжали на смешанные вечеринки. У нас в клубе такая политика — креативный микс. По средам гей-вечеринки устраивают, но весь народ в отрыв уходит обычно по четвергам, пятницам и субботам. На миксе клуб больше денег зарабатывает. И атмосфера совсем другая, терпимее, что ли, круче.

— А вот этот парень посещал клуб? — Лиля придвинула к Коре и Маришке фото Фархада Велиханова.

— Вроде нет, впрочем, столько народу каждый вечер, — ответила Кора.

— Но с этими тремя вы его не видели? — Лиля указала на снимки Германа, Данилы и Геннадия Савина.

— Нет, точно нет.

— А эта женщина? — Катя указала на снимок Раисы Лопыревой.

— Нет, — Маришка покачала головой, — но я ее где-то видела… Ой, да по телику!.. Или нет… Нет, точно по телику, в новостях!

— Эта баба к нам не приезжала, да ее и на фейс-контроле не пустят, — фыркнула Кора. — Если только бороду не приклеит, как у меня.

— А эта женщина? — Катя указала на снимок Жени.

— Нет, такую вроде не видела. — Кора смотрела на снимок. — Ишь ты, снегурочка, кожа на лице какая у нее.

— Она хромая, — сказала Катя, — хромая от рождения.

— Тоже калека, как мы? — Маришка улыбнулась радостно. — Нет, ее в клубе я не встречала.

— Значит, только парни и Анна Левченко, — сказала Лиля. — Девушки, я вам оставлю фотографии. Только очень осторожно, не привлекая ненужного внимания. Нас интересует все, что сможете узнать об этих людях — слухи, сплетни, любые клубные истории. Нам это очень поможет в раскрытии убийства Васи Саянова и еще двоих.

— А кого убили? — спросила бородатая Кора.

Катя и Лиля молчали: говорить — нет?

— Из этих? — Кора кивком указала на снимки.

— Да. — Катя решилась: нет, раз ждем помощи, надо сказать. — Убили вот ее — это Анна Левченко. И вот этого парня — Фархада Велиханова, он работал шофером и студентом был.

Кора собрала снимки, как карты в колоду.

— Мы вам поможем, — пообещала она.

Странным для женщины, почти мужским жестом погладила, расправила свою бороду.

Карлица Маришка налила в чашки душистый чай.

Марта Монро, о которой рассказывали Кора и Маришка, в этот вечер сидела перед старым трельяжем в съемной квартире у метро «Динамо».

Ох, динамо, динамо…

Уже в черных чулках и туфлях — обряд облачения в них только-только закончился, и пара чулок валялась рядом на грязном неметеном полу. Марта сделала на чулках несколько затяжек, и прямо на ляжке образовалась гигантская дыра.

Ох, динамо, динамо…

Вся на нервах…

Марта резкими движениями наносила на свои пухлые щеки толстый слой тонального крема. Крем ложился неровно.

Она не пела в этот день в ванной. Слова песен, точнее отрывки, не шли с языка.

Вся на нервах.

И погода — дерьмо.

И мир — куча дерьма.

Взяла карандаш, начала подводить брови. Тонкий черный грифель сломался. Она швырнула контурный карандаш на пол.

Пальцем поелозила в баночке с румянами и наложила на скулы две стрелки, потом начала размазывать. Осталась недовольна результатом и снова взялась за тональный крем.

Когда она стала красить накладные ресницы, то обратила внимание, что рука ее дрожит.

В клубе «Шарада», если заметят, скажут — квасить надо меньше, Монро.

Кто бы квасил, ребятки…

Ребятки-крысятки…

Кобели и сучки…

Она мазнула тушью мимо ресниц, и под бровью образовалась черная полоса. И что за вечер такой!

Вся на нервах, вся на нервах…

Она послюнила палец и стала стирать тушь с века. Потом продолжила остервенело красить ресницы.

Марта Монро…

Белесый блондинистый парик ждал своего часа на распялке на трельяже. Волосы Марты покрывала сетка телесного цвета. Голова с толстыми щеками напоминала по форме грушу.

Где мои семнадцать лет…

На Большом Каретном…

И там про пистолет что-то…

Марта страдальчески скривила губы — нет, не поются песни сегодняшним вечером. Это оттого, что на душе снова скребут кошки.

Снова здорово…

Живите богато…

А вот не получается никак…

Этот мир придуман не нами, этот мир придуман не мной…

Марта протянула руку к парику, напялила его.

Ну вот, так много лучше — пышная шевелюра уравновесила эти толстые щеки.

Надо худеть…

Марта погрозила себе пальцем в зеркале.

Затем достала из туго набитой вечерней сумки помаду.

Нежным движением…

В одно касание…

Алый рот, созданный для поцелуев…

А потом на стекле бокала остается помадный след.

И на мужском члене тоже — след от алой помады.

Ах, какой грандиозный стояк…

Стояк постоянный…

На всех…

И это уже никак нельзя исправить.

Или все же есть способ?

Марта густо, жирно красила помадой свои губы.

Затем она надела на черное, утягивающее толстые телеса боди розовое платье с блестками и новый белый меховой жакет. Утепляться так утепляться.

Таксист, пригнавший машину, позвонил от подъезда.

Пора в клуб.

И опять все повторилось — мочевой пузырь властно объявил о своем намерении. И Марта в мехах зашла в туалет. И там снова раскорячилась над очком, исхитряясь, как бы не залить ластовицу своего боди желтой обильной струей.

А то провоняешь еще мочой…

А с пузырем треклятым надо что-то делать…

Сходить к урологу? Но желание мочиться настигает ее, скажем так, лишь в определенные моменты.

Поймет ли это уролог — вот вопрос.

— Надо после чая выпить кофе за твою интуицию, Лилечка, — объявила Катя, когда они покинули квартиру на улице Космонавтов.

В Прибрежном все недалеко друг от друга: ОВД, центральная площадь, набережная Москвы-реки. Отыскали кафе, сели у окна и заказали — Катя латте, Лиля Белоручка крепкий двойной эспрессо.