начинает сходить с ума, – с веселой искрой в леденцовых глазах сообщает он. – С ним происходит что-то не то. Он каким-то образом… портится. Об этом родители уведомлены заранее. Они должны следить и принять меры. Это знак, что необходимо заложить в подменыша основу. Суть. Иначе он растает, как болванка гоблинов. А если серьезно, то принесет родителям много-много бед. И тогда бездетные люди, готовые на все ради рождения ребенка, дают обет: что, когда придет день и час, они найдут того, кто встанет на место их ребенка, и закроют ритуал.

– Одинаковый возраст и дата рождения, – вспоминаю я недавний намек о Михи.

– Именно. Это произойдет до восемнадцати лет. У кого-то в два года, у кого-то в семь, у меня началось совсем поздно. Родители знают об этом. Они ждут. Крупке, как врач, объяснял разнящиеся циклы индивидуальным генетическим набором каждого ребенка. Цикл задавался биоматериалом родителей. А у Шимицу была теория мертвых детей. Она считала, что ребенок-подменыш остается нормальным до того возраста, до которого мог бы быть жизнеспособным, родись он на свет без их помощи.

– Родика стала вести себя странно в пять-шесть лет… – припоминаю я, ощущая, что руки начинают трястись, а выводы уже опережают ломкие, неуклюжие слова.

– А я поехал в четырнадцать, – кивает Джокер. – Видел всюду глаза в стене, слышал крики и не мог спать. Походило на шизофрению, но у меня ее нет. Мои предки сразу встали на уши и начали названивать Шимицу. Та подобрала ребенка на замену и впрягла тебя.

Я впиваюсь в него воспаленными от дыма глазами и произношу:

– Значит, Родика требовала свой дубликат, а Эдлеры… игнорировали все симптомы. Или же не хотели искать замену. Они старались не верить до последнего.

По его губам пробегает короткая, сочувствующая усмешка:

– Ты лучше знаешь своих родителей.

Они никогда не смогли бы отправить на убой другого ребенка.

В голове сами собой возникают образы. Бедная Сюзанна, желавшая непременно родить, не смогла насытиться мной. Хреновое вышло плацебо. Она узнала, что есть способ родить самой, и согласилась на все. Нильс же соглашался, потому что любил ее больше жизни. Шимицу или Новак протягивают им контракт, ткется колдовство, и появляется Родика.

Я всегда думала, что они не замечали ее сдвигов. Все, что я им сообщала про фильмы, которые она смотрит, наших несчастных рыбок, ее злые выходки, не проходило мимо. Запоздало в памяти возникло мрачное лицо моей приемной матери после очередного такого разговора. Тень необъяснимых сомнений и страхов под глазами означали для меня, что она просто не хочет слышать плохое о дочери. Потому что не может в это поверить.

Но, кажется, в глубине души она все понимала. Просто пустила на самотек. Из любви, слабости и слепоты, но другого рода. Она верила, что все обойдется. Ее самое глубокое заблуждение.

Ничего не обошлось.

– Они не выполнили условие и умерли, – отчеканил Джей Пи. – А Родику забрали в клинику, как и некоторых других детей. Крупке всегда подтирал следы. Он забирал проблемных подменышей, и на самом деле их было больше. Не только Каин, Белоснежка и Девочка со спичками. Просто об этих пронюхала пресса, и это создало о Вальденбрухе неверное впечатление. Пришлось продумывать легенду клиники. Свои люди помогали определить подменышей именно к Крупке. И на самом деле никому это зачуханное место не было интересно до недавнего времени.

Вдруг вцепляюсь в него обеими руками и напряженно спрашиваю:

– Так что с Родикой? Они же все пропали недавно. Чьих это рук дело?

В ответ Джей Пи только разводит руками. В тишине мы слушаем тихое завывание ветра меж рамами. Где-то слышатся шлепки мокрых ног – Вертекс вышел из душа. А мы всё таращимся друг на друга. Гоблин и подменыш.

– Я не уверен, что они оставляют в живых этих детей. Они бракованный продукт. Знаю, что в клинике и впрямь кого-то держали, там была основа культа. А может, еще и крематорий. И я сам хочу понять, куда они все пропали. Может, «Туннель» прикрыл бизнес и я был последним. Спроси это лучше у своей Шимицу.

Руки сами разжимаются, и я отпускаю Джей Пи. Ноги не слушаются. Я оседаю и утыкаюсь лбом в колени. Не такая это история, неправильно Сендак все нарисовал. Девочка Ида не играла на горне, а на полном серьезе нянчилась с синим чучелом. Вместо желтой накидки матери она выбрала черную и однажды стала сама воровать детей, влезая к ним в окна из реальности «где-то там снаружи».

И мы все еще здесь. В мире за чужими окнами.

Мариус

С а н д а.

Набор звуков превращается в имя.

Санда живет одна. В ее квартире нет домашних животных. В стакане в ванной одна зубная щетка. На стенах и полках отсутствуют фотографии. Это дом человека, у которого нет прошлого.

Санда носит черное: практично. Она аллергик. Все средства гигиены без отдушек, нет парфюмерии и косметики.

В шкафу стандартный набор от IKEA, чашки и тарелки выстроены по идеальной линии.

В доме Санды нет пыли, нет жизни. Она и не жила здесь.

Пряталась.

Все жалюзи опущены, сверху занавешены плотными шторами. Выломанный дверной замок имеет цилиндровый запирающий механизм с двухсторонней боковой перфорацией, отмычку подобрать сложно. Да и дверь очень мощная, видно, что ее ставили специально, так как она отличалась от типовых на площадке.

Встроенная подсобка была хранилищем странных предметов. Банки с хлороформом, транквилизаторы и веревки. Некоторые препараты не достать просто так.

Еще имелись книги, их оказалось на удивление много. Документалистика и научно-популярная литература. Порядком книг и по математическому анализу, методологии науки и биологии. Из наиболее легкого чтения были мифы Древней Греции.

Он мог сказать, что человек, живущий в этом доме, очень старается объяснить себе окружающий мир. О складе характера или мотивах говорят вкусовые предпочтения. Люди читают книги, чтобы найти в них то, чего нет в их реальной жизни. Грезы, мечты, фантазии. Сублимация.

Человек, поглощающий такое количество специализированной литературы, хочет что-то понять о мире. И чем больше книг он читает, тем меньше ему ясно то, что его окружает.

Мариус тщательно изучил каждый миллиметр квартиры. Другим до Санды и дела не было. Шоу перетянул на себя Зверь, который вломился в чужой дом.

Почти трепетно Мариус перебрал письма в корзине для бумаг. Все отправлялось на корреспондентское имя Юргена Шмита, того, кто значился на табличке над дверным звонком. Однако главным адресатом была Санда, просто ее вроде как и не было в этом доме. Большинство писем были рекламой