— Лорен, мне жаль.

— Спасибо.

Еще несколько минут Лорен посвятила рассказу о намеках на неверность мужа, которые давала ей судьба и которые она должна была бы заметить. После этого мы вернулись к разговору о состоянии Эдварда.

— Итак, Эллиот против операции?

— Последние сутки он не показывался в больнице. Муж был пьян и занимался тем, что колотил в мою дверь. Я попросила его уйти. Просто не могла его видеть. Но сегодня утром поехала навестить Эдварда. Судя по всему, в больнице пытались дозвониться до Эллиота со вчерашнего дня. Но он не отвечал. Врачам нужно получить разрешение на операцию. Раш, прости, что взваливаю это на тебя.

— Что ты. Разумеется. Это наша с Эллиотом зона ответственности. Не твоя… Ценю, что ты обратилась ко мне. Я сам поеду в госпиталь. Не знаешь, где сейчас Эллиот?

— Не уверена. Прошлой ночью он храпел на полу у наших апартаментов. Но сегодня утром исчез. Я собираюсь провести несколько дней в летнем домике моих родителей в Монтоке. Так что если встретишь Эллиота, скажи, что он может пользоваться квартирой, пока я не соображу, что делать дальше.

— Окей.

Лорен поднялась с кресла. Хотелось сделать для нее хоть что-то еще. Она вправду не заслуживала такого дерьма.

— Монток в двадцати минутах езды отсюда. Если тебе что-нибудь понадобится — просто поболтать или пожаловаться на Эллиота, — непременно звони.

— Спасибо, Раш. — Лорен обняла меня.

Я открыл дверь кабинета, но она вдруг остановилась на пороге. Все эти дни я был уверен, что ничто уже не способно удивить или поразить меня. Но бог захотел показать, как я ошибаюсь.

— Да, почти забыла. — Лорен обернулась. — У нас еще не было возможности рассказать кому-нибудь.

Ее рука потянулась к животу.

— Наверное, сейчас это уже не такая радостная новость. Но… я на седьмой неделе беременности.

Как только Лорен покинула кабинет, туда вихрем ворвалась Джиа.

— Она знает? Знает?!

— Нет.

Она схватилась рукой за грудь.

— Господи боже мой! Раш… это Эдвард? Я настолько поглощена собой, что не подумала…

— Эдвард в порядке. То есть… не в порядке. Но не умер. Почему бы тебе не присесть?

Когда Джиа уселась в мое кресло, лицо девочки опять порозовело. Я посвятил ее в состояние Эдварда, а также в то, как Лорен застукала своего мужа в его офисе с посторонней женщиной. Часть о беременности Лорен я опустил. Не больше одного кошмара за раз.

— Итак, тебе необходимо в госпиталь?

— Да. К тому же надо решить, стоит искать этого засранца, моего брата, или нет. Но у меня в запасе два часа пути, чтобы обдумать это.

— Я поеду с тобой.

— Так точно, мэм. — Я улыбнулся при мысли, что Джиа даже не удосужилась попросить разрешения.

Дуб позвонил другу, чтобы тот поработал у входа, так что он мог выполнять обязанности и управляющего, и хостес. Через десять минут мы с Джией уже были за дверью. В машине она все еще продолжала сокрушаться по поводу услышанных новостей.

— Как я сочувствую Лорен. Она ужасно выглядела, когда вышла. Неприятно говорить такое, но все же… лучше узнать правду об Эллиоте сейчас. Будь у них дети, ей было бы во сто крат тяжелее.

Я все медлил, не вставляя ключ в замок зажигания. Вот дерьмо.

— Что еще случилось? — спросила Джиа.

Я заерзал на сиденье, потом повернулся посмотреть ей в лицо.

— От тебя ничего невозможно скрыть.

— О чем ты?

Я потряс головой.

— Я утаил от тебя часть информации, которой поделилась Лорен. Не хотел расстраивать.

— И что же она сказала?

Сделав глубокий вдох, я произнес:

— Она на седьмой неделе беременности.

Джиа долго молчала. А потом… не знаю, какую реакцию я ожидал от нее, но совершенно точно не такую.

Джиа начала хохотать. Сначала легонько, а потом от души, закатываясь утробным смехом. Я не смог удержаться и присоединился к ней. Ситуация в самом деле была нелепой. Почище, чем эпизод из Джерри Спрингера. Мы ржали так неистово, что Джиа наконец фыркнула и сказала, что ей нужно в туалет. И мы тут же разразились новым взрывом хохота.

Но грустно было то, что мы смеялись ровно над тем, что случилось двадцать восемь лет назад между моей матерью и матерью Эллиота.

Вот мы и приехали. Второй раунд.

— Ты принял правильное решение. — Джиа положила руку на мою подпрыгивающую ногу, чтобы как-то меня успокоить. — В любую минуту из этих дверей может выйти доктор и сообщить, что он в порядке.

Вчера вечером, после разговора с доктором, я подписал разрешение на операцию Эдварда. Мы поспали несколько часов в том же Хилтоне и утром приехали проводить Эдварда на операцию. Его увезли около четырех часов назад, сказали, что ждать придется часа три с половиной.

Джиа думала, я так напряжен и испуган из-за Эдварда. Но правдой это было лишь отчасти.

Хотя мы с Джией от души посмеялись над безумной ситуацией с беременностью Лорен, но она разбудила кучу плохих воспоминаний. И теперь они крутились в моей голове. Ребенок Лорен, подобно Эллиоту, вырастет… явным, законным наследником. А ребенок Джии будет наподобие меня. В этом ужасном семейном укладе его отцу будет с высокой колокольни наплевать на незаконнорожденного отпрыска. Не думаю, что смогу вынести еще одну полную дерьма жизнь, в одном клубке с этой семейкой. И разумеется, это новое дерьмо всплыло как раз в тот момент, когда я устремлялся навстречу Джии, думая, что мы со всем справимся. Но вот опять сомнение подняло свою уродливую голову. И это делало меня чертовски несчастным. Время неумолимо шло, и мне нужно было решать: отпустить Джию или взять на себя весь этот груз.

Чей-то голос вырвал меня из пелены грустных размышлений.

— Мистер Рашмор.

Мы с Джией вскочили при виде доктора, который проводил операцию.

Он стащил с себя бумажную маску и синюю, в тон, шапочку.

— Хорошие новости. Ваш отец справился на ура. Нам удалось удалить аневризму и залатать стенку артерии практически без кровотечения.

— Здорово.

Не хотел показывать вида, но в то же время чувствовал огромное облегчение от того, что отец выкарабкивается.

— Ему предстоит долгий путь к выздоровлению. — Хирург положил руку мне на плечо. — Но я с оптимизмом смотрю в будущее. Будет непросто. Ваш отец будет нуждаться в вас как никогда.

Только хотел поблагодарить доктора, как вдруг голос сзади прервал его на полуслове. Пьяный, невнятный, злой голос.

— Никто и никогда не нуждался в тебе.