тех дворян от города посылать ли или из тех мест сухим путем им ехать до Голандии?

На каких ни есть, только во время ехать. Полно отговариваться.

5. Надлежит дать каждому человеку особливый пашпорт, для того если за болезнею или за каким другим препятием может кто отлучиться от всех, дабы было ему свидетельство и сие чинить ли?

Дать из посольскаго приказу.

6. Ежели кто из оных дворян пожелает ехать на корабле один в другое место для лучшаго обучения своего дела, отпускать ли?

Лучше бы по-разным всем.

7. Ныне в Лондоне Луневской, Мичурин, Якова Якимова сын, которые английскаго языка довольны; не лучше ль им тамо еще хотя один год под смотрением комисара быть?

Оне учатся корабли делать и к сему не подлежат.

8. Комисару Львову и тем дворянам, у которых не достанет в указанное число крестьянских дворов жалованье давать из каких доходов?

Коммисару по 1000 ефимков.

9. Не объявить ли указ оным дворянам, ежели кто совершит скоро положенное на нем дело, тогда бы недождався другаго указу токмо с подлинным свидетельством возвращаться в свое отечество, дабы смотря на него другие также с прилежанием учинят?

Не убив медведя, кожи снимать не надлежит».

———

Трудность положения князя Львова усугублялась не только тем, что он «окромя русскаго никаких других языков не ведал», но и тем, что, несмотря на весьма хлопотливое поручение, никаких верительных грамот он не получил. И жил за границею на положении частного лица, вынужденный по всем вопросам обращаться к местному агенту. Царь Петр доверял в делах иноземцам больше, чем своим. Вот, например, выписка из письма нашего «комисара» к дьяку Андрею Беляеву в 1711 году в Амстердам:

«...а мне того ничего чинить нельзя, для того что обо мне и об моей комиссии ни к Английскому двору, ни к Голандским Штатам грамот не прислано и не доведется для многих тайных сомнений, и посему мне нельзя идти ни к Штатам, ни в адмиралтею голандскую, а если я приду, то объявится моя комиссия, которую надобно содержать тайно».

Жаловался он на то же и в следующем, 1712 году:

«...я не публичный комисар, никакого креденциалу при королеве английской и при Штатах генеральных не имею и иметь отнюдь нельзя, а который человек на такие дела определенный, агент Фанденбург, у того отняли, да мне дали, чего и вам взять нельзя. Я никакого языка не знаю, переводчика нет и сыскать негде».

А всему виной — наша бедность и скаредность традиционная. Человеку, отъезжающему за границу для государственной надобности, министерства стараются так урезать содержание, что ни о какой свободе действий и сегодня не может идти речь. В результате мы проигрываем гораздо больше. Кроме бедности в деньгах существовала всегда и зависть чиновничья: «почему он, а чем я хуже?» Каждый человек видит окружающих сквозь призму собственного характера, собственной натуры. Поэтому всякий, подозревающий другого в непременном воровстве, — вор прежде всего сам.

6

Несмотря на то что проволочки и прочая бездеятельная мешкотня были не в характере Федора, окончательно собрался он за границу лишь на следующий год. Весною вышел ему за промедление сенатский приговор: «Выслать из Москвы за моря без замедления». Все это время потратил он на обозрение принадлежащего ему имения и на приведение в порядок имущественных дел. Год назад отца его — стольника, служившего товарищем белгородского воеводы, убили на дороге гулящие люди. Остался Федор в семье старшим. И прежде чем уезжать в иноземщину, следовало распорядиться правильным устройством имения. Ибо, как сказано в житии преподобного Пафнутия Боровского: «Иже шествуя в путь, воздохну и обозревся...» Вот и обозревал он, что имел. Вот и таскался целый год по приказным избам, обивал пороги с челобитными. С прошедшей осени, когда по государеву указу перевели столицу в строящийся Санкт-Петербург, пошла молва, что и все приказы в Москве доживают свои последние дни. По новому-де регламенту вознамерился государь завести в новой столице вместо них какие-то «коллегии». И что ведать теми коллегиями будут немцы... Страшны были обывателю такие-то разговоры. Русский человек консервативен по характеру своему, новое принимает нелегко и не сразу. А пока, то ли в ожидании перемен, то ли конца своего, остервеневшие подьячие, как слепни, жалили челобитчиков, вымогая посулы и поминки.

Обращение к власти всегда схоже с началом затяжной болезни. Бюрократическая волокита родилась вместе с административной системой. Для выезда Федору необходимо было получить паспорт в Посольском приказе, как явствует из ответа Петра князю Львову. До образования Коллегии иностранных дел выездными и въездными делами ведало специальное повытье, отделение приказного стола. Интересно, а что представлял собою Посольский приказ начала XVIII века?

7

Прибавление. МОСКВА, ПУТЕШЕСТВИЕ В ПРОШЛОЕ.

Я плохо знаю и не люблю сегодняшнюю Москву, хотя жил в ней несколько лет и учился, да и ныне приходится по разным поводам то и дело отправляться в столицу. Система государства построена таким образом, что без московского позволения — не чихни.

Чувства неуверенности в себе и нежеланности по отношению к себе я лично начинаю чувствовать сразу же, сойдя с поезда. Широко рекламируемое московское гостеприимство и русское радушие — миф, давно уже ставший не более чем лозунгом, намалеванным на фанере. В Москве всегда и все нужно выпрашивать. У старых же петербуржцев к ощущению приобретенной провинциальности примешивается еще и уязвленная гордость, ревность к славе московской. Никак мы не можем согласиться с тем, что Северная Пальмира обречена — «Великий город с областной судьбой». Точнее не скажешь. В лучшем случае — музей под открытым небом. Но речь не о том. Бесчисленное племя командированных хорошо знает, что у нас в любом городе приезжий, не защищенный опекой аппарата местной власти, чувствует себя лишним. В Москве это просто более отчетливо, поскольку столица — общий город, принадлежащий столько же москвичам, сколько и новгородцам или сибирякам.

И тем не менее среди моих питерских знакомых немало людей, которые и днесь восторженно любят Белокаменную. Любят и знают ее не хуже коренных жителей, особенно по части прошлого. И наш с вами герой, Федор Иванович Соймонов, несмотря на длительное проживание в Санкт-Петербурге, человеком был московских корней. В подмосковье родился, в Москве учился, там же и женился. Была у Соймоновых в столице древней и