– Что ж, хорошо. Увидимся в пятницу.

– Я привезу вина.

Ровно в пять часов вечера в пятницу раздается звонок в дверь.

На пороге стоит Саймон. Он, как обычно, выглядит щеголем в своей полосатой оксфордской рубашке и красном галстуке-бабочке. За долгие годы работы с ним я ни разу не видела его без галстука-бабочки, даже когда он трудился на ресторанной кухне; и без этого аксессуара я бы, наверное, сочла его совершенно раздетым.

– Вот моя девчонка! – Он хватает меня в объятия.

Слава богу, объятия Саймона не нагружены скрытыми сексуальными мотивами, это всего-навсего выражение братской любви со стороны человека, который вот уже десяток лет счастлив со своим мужем по имени Скотт и совершенно не испытывает интереса ко мне как к женщине. Саймон заходит в дом, ставит на пол кожаную дорожную сумку и, задрав нос, принюхивается:

– Что это так пахнет? Омар?

– Клянусь, Саймон, ты настоящая собака-ищейка!

– Мне нравится думать, что больше я похож на трюфельную свинью. И способен за милю унюхать бордо. Так что мы сегодня готовим? Тупо варим – или что-нибудь поинтереснее?

Я смеюсь:

– Для тебя, разумеется, поинтереснее. Пока я все еще на первой стадии приготовления. Если хочешь освежиться, гостевая комната на самом верху.

– Сначала я хочу взглянуть, что же готовится.

Оставив свою сумку в прихожей, он направляется прямиком в кухню. Саймон происходит из большой поварской династии – без сомнения, та пошла от доисторического предка в звериных шкурах, который помешивал где-то в пещере жаркое из мастодонта. Так что к плите моего редактора тянет всегда и везде.

– Долго?

Саймону не нужно пояснять свой вопрос, я уже поняла, о чем он спрашивает.

– Они там уже пятнадцать минут. Ты пришел в идеальное время.

Я выключаю плиту и снимаю крышку с кастрюли, выпуская облако благоухающего пара. Нынче утром я была на борту «Ленивой девчонки» вместе с другом Бена – омароловом, капитаном Энди – и собственными глазами видела, как он достал из воды этих четырех зеленых ракообразных. Теперь они приобрели великолепный, аппетитный красный оттенок.

Саймон тянется за одним из фартуков, что висят на кухонном крючке, и быстро повязывает его.

– Что делаем дальше?

– Чисти срочно. Я делаю бешамель.

– Да ты превратилась в поэта!

– А то!

Мы принимаемся за работу, передвигаясь по кухне в давно отрепетированном танце – как партнеры, знающие каждое движение друг друга. Ведь так мы и познакомились – два юных студента колледжа, работавших летом в одном из ресторанов на Кейп-Коде. Меня повысили от посудомойки до помощницы по салатам, а его от помощника по салатам до повара горячего цеха. Саймон всегда на шаг опережал меня. Да он и теперь впереди: уже разделал клешни и быстро вынимает мясо; я только начала вбивать в бешамель шерри и яичные желтки, а у него все уже полностью очищено – целая груда сочной мякоти на тарелке.

Я покрываю мясо слоем соуса и отправляю пирог с омаром в духовку.

Саймон откупоривает охлажденную бутылку совиньона блан и наполняет мой бокал.

– За работу в команде, – произносит он тост, и мы чокаемся. – Этот рецепт попадет в книгу?

– Если ты решишь, что он прошел проверку. Я откопала его в поваренной книге девятьсот первого года – в одной гостинице. Там, в «Старой русалке», это блюдо считалось изысканным.

– Так вот чем ты занималась весь этот месяц!

– Испытывала старые рецепты. Писала книгу. Копалась в прошлом. – Я поднимаю взгляд на старинный жестяной потолок. – Этот дом создает правильную обстановку для погружения в нужную эпоху.

– Но надо ли было ехать сюда, чтобы делать книгу? Кстати, ты должна была сдать ее почти год назад.

– Знаю, знаю.

– Я совсем не хочу разрывать с тобой контракт, однако Тео – занудный крохобор, и он постоянно спрашивает, когда будет рукопись. – Он умолкает, изучающе глядя на меня. – Раньше ты никогда так не задерживала работу. Что происходит, Эйва?

Чтобы не отвечать на этот вопрос, я допиваю свой бокал.

– Творческий кризис, – наконец бормочу я. – Но думаю, он уже миновал. Стоило мне переехать сюда, я начала писать как сумасшедшая – и получается хорошо, Саймон. Вдохновение вернулось и снова бьет ключом.

– А раньше-то оно куда девалось?

Наполняя свой бокал, я вижу, что Саймон нахмурился. Сколько я выпила за сегодняшний вечер? Уже сбилась со счета. Я отставляю бутылку и тихо отвечаю:

– Ты же знаешь, как мне было тяжело эти несколько месяцев. Я была в депрессии с того самого…

– Нового года.

Я умолкаю, не в силах произнести ни слова.

– Прекрати винить себя, Эйва. Ты устроила праздник, и Ник слишком много выпил. Что ты могла сделать – связать его, не пустить за руль?

– Я не делала серьезных попыток остановить его.

– Ты не несла за него ответственность. Ник был взрослым мужчиной.

– Я по-прежнему виню себя. Даже если Люси не считает меня виноватой.

– По-моему, ты должна поговорить об этом с кем-нибудь. Я знаю одного очень хорошего психотерапевта. Могу дать тебе ее номер.

– Нет. – Я беру бокал и выпиваю его одним махом. – Сейчас мне нужно просто-напросто поужинать.

– Если учесть, сколько ты уже выпила сегодня, думаю, это хорошая идея.

Я осознанно не обращаю внимания на его замечание и наливаю себе еще вина. К тому моменту, когда быстро приготовленный салат и пирог оказываются на столе, я чувствую такое сильное раздражение от слов Саймона, что предпочитаю сосредоточиться на еде. И с чего это он решил превратиться в наседку?

Саймон пробует пирог с омаром и радостно вздыхает:

– О да, этот рецепт должен попасть в книгу.

– Рада слышать. Наконец ты что-то одобрил.

– Ради всего святого, Эйва! Я никогда бы не заказал тебе эту книгу, если бы не был уверен, что ты ее сдашь. И снова вопрос: когда это произойдет?

– Именно за этим ты сюда и приехал?

– Я тащился сюда пять часов вовсе не для того, чтобы просто поздороваться. Разумеется, я приехал по делу. А еще – проведать тебя. Когда твоя сестра позвонила мне…

– Люси тебе позвонила?

– Она думала, я в курсе, что с тобой происходит.

Я не отрываю взгляда от своего бокала с вином.

– Что она тебе сказала?

– Что ты с ней почти не разговариваешь – непонятно почему. Люси волнуется, вдруг это из-за нее: мол, она что-то ляпнула или не так сделала.

– Нет.

– Тогда в чем дело? Я всегда думал, что вы неразлейвода.