Возможно, все это и правда вина Ганнибала.

Я забираюсь в постель и натягиваю одеяло до подбородка. Во всяком случае, это происходит на самом деле – я чувствую легкую шероховатость льна на своей коже, слышу шум океана вдалеке и раскатистое мурлыканье Ганнибала, лежащего рядом.

Никаких силуэтов не возникает во тьме, и сгущающиеся тени не превращаются в мужчину. Я почему-то знаю, что капитан не придет ко мне сегодня, а может, он и не был тут никогда. Но есть мужчина, который может оказаться в моей постели, если я захочу. Живой мужчина.

И мне пора сделать выбор.

Грот резко расправляется, и я хватаюсь за леер правого борта – «Каллиста» кренится на ветру, ее нос прорезает волны.

– Боитесь? – окликает меня Бен, стоящий у штурвала.

– Мм… немного!

– Не о чем беспокоиться. Сядьте и полюбуйтесь видами. У меня все под контролем.

И это правда. Я почувствовала, что управление в надежных руках, с того самого момента, как ступила на борт «Каллисты». Бен продумал каждую деталь, чтобы день прошел идеально. Газированная вода и вино охлаждаются в холодильнике, большая плетеная корзина для пикника наполнена сыром, фруктами и сэндвичами с курицей. Я предложила приготовить обед, однако Бен заверил меня, что обо всем уже позаботился, – так оно и есть. Я оглядываю безупречно чистую палубу, на которой все тросы аккуратно свернуты, каждая медная деталь сверкает, а тик сияет свежим лаком.

– Это судно не выглядит на пятьдесят лет, – замечаю я.

– Оно деревянное, и с ним много хлопот. Но «Каллиста» принадлежала моему папе, и он перевернулся бы в гробу, если бы я не заботился об этом шлюпе. – Бен бросает взгляд на грот и отпускает кливер-шкот. – Отлично, к повороту!

Он поворачивает нос к ветру, а я перебегаю к левому борту. Судно накреняется, и я снова оказываюсь над водой.

– Давно ли скончался ваш папа? – спрашиваю я.

– Пять лет назад. Ему было семьдесят, но он по-прежнему полный день работал в больнице. Он потерял сознание во время обхода. Я бы не хотел уйти так.

– А как бы вы хотели уйти?

– Уж точно не на работе. Я бы лучше оказался в море, как сегодня. Радуясь жизни с тем, кто мне приятен.

Его ответ звучит вполне небрежно, однако я слышу, как он делает ударение на последней части фразы «кто мне приятен». Отвернувшись, смотрю на береговую линию, где лес спускается к морю. Ни стежки, ни полянки – лишь чаща и гранитные скалы, над которыми кружат и пикируют чайки.

– Возле того мыса есть чудесная маленькая бухточка, – говорит он. – Мы можем там встать на якорь.

– Чем я могу помочь?

– Ничем, Эйва. Я привык плавать один, так что справлюсь.

Несколькими умелыми движениями он заставляет «Каллисту» обогнуть мыс и оказаться в укромной бухте. Я только наблюдаю за тем, как мой спутник опускает паруса и бросает якорь; он передвигается по палубе с такой быстротой и сноровкой, что я, даже если бы и решила ему помочь, наверняка бы только замедлила процесс. А потому я берусь за то, что умею куда лучше: откупориваю вино и раскладываю все, что нужно для пикника. Бен уже закрепил паруса и свернул тросы, и я протягиваю ему бокал вина. «Каллиста» лениво покачивается на якоре, а мы расслабляемся в рубке, попивая розе́, охлажденное до идеальной температуры.

– Думаю, я смогла бы полюбить это, – признаю я.

Жестом Бен указывает на безоблачное небо.

– Летний день и маленькое прочное судно. Лучше не бывает. – Он смотрит на меня. – Думаю, я смогу уговорить вас остаться дольше чем до ноября.

– Возможно. Мне нравится в Такер-Коуве.

– Только вы уже не будете моей пациенткой.

– Почему?

– Потому что я надеюсь называть вас как-то иначе.

Мы оба понимаем, к чему все идет, и все идет согласно его плану, во всяком случае. Но я еще ничего не решила. От вина в моей голове зашумело, а лицо приятно зарумянилось на солнце. У Бена Гордона потрясающие голубые глаза – глаза, которые, кажется, видят тебя насквозь. Я не отворачиваюсь, когда он наклоняется ко мне. Наши губы встречаются.

На его губах вкус вина, соли и солнца. Именно этот мужчина должен привлекать меня – человек, в котором есть все, чего может хотеть женщина. Все случится, если я позволю, но так ли мне этого хочется? Он притягивает меня к себе, но я ощущаю странную отрешенность, будто нахожусь вне собственного тела и наблюдаю, как целуются двое незнакомцев. Пусть Бен настоящий, но его поцелуй не разжигает пламени внутри. Напротив, он заставляет меня еще больше желать пропавшего возлюбленного. Того, кого, возможно, и не существует.

Я испытываю нечто похожее на облегчение, когда звонит мобильный.

Вздохнув, Бен отстраняется от меня:

– Прости, но, судя по мелодии звонка, мне необходимо ответить.

– Конечно.

Он вытаскивает телефон из своей яхтенной сумки:

– Доктор Гордон слушает.

Потянувшись к бутылке, я снова наполняю свой бокал и вздрагиваю от резкой смены интонации в голосе Бена.

– Это итоговое заключение? Он уверен в этом?

Я оборачиваюсь и смотрю на него, но он этого не замечает. Его лицо помрачнело, губы сурово сжались. Бен нажимает кнопку отбоя и некоторое время молчит, глядя на телефон так, словно тот предал его.

– Что-то случилось?

– Звонили из судмедэкспертизы. По поводу трупа, который выловили в бухте.

– Известно, кто эта женщина?

– Ее пока не идентифицировали. Но у них уже есть результаты токсикологического анализа: наркотиков и алкоголя в организме не обнаружено.

– Значит, она была трезва, когда утонула.

– Она не утонула. – Он смотрит на меня. – Экспертиза называет это убийством.

На моторе мы молча плывем назад в порт; каждый обдумывает новости, которые, без сомнения, уже к вечеру разойдутся по всему Такер-Коуву. Для городка, который живет туризмом, и в штате, чей девиз «Жизнь, какой она должна быть», эти новости хорошими быть не могут. Мы пришвартовываемся, и, спускаясь на пирс, я смотрю на Такер-Коув иными глазами. С первого взгляда это по-прежнему красивый городок в Новой Англии, с белыми домиками и мощеными улицами, однако теперь повсюду мне чудятся тени. И тайны. Женщину убили, а тело бросили в воду, но при этом никто не знает (или не говорит), как ее звали.

Нынче вечером утешаюсь, как обычно, – я готовлю. Запекаю курицу и нарезаю хлеб кубиками, чтобы сделать сухарики; эти блюда мне так знакомы, что я могу приготовить их даже во сне. Я машинально шинкую петрушку, мелко режу чеснок и бросаю их в оливковое масло к хлебным кубикам, однако мои мысли по-прежнему крутятся вокруг убитой женщины. Я вспоминаю тот день, когда обнаружили ее тело. И синий брезент, поблескивающий от морской воды, и выражение ужаса на лице Бена, когда он поднял его и посмотрел на то, что лежало под ним.