Он протягивает руку:

– Подойди, Эйва.

– Что ты будешь делать со мной?

– А чего бы ты хотела?

– Ты хочешь сделать больно.

– А разве не этого ты заслужила?

Нет необходимости отвечать ему, он уже знает, что сама я не смогу в достаточной мере наказать себя за то, что произошло. Он знает, что в его дом меня привели вина и стыд. Что я заслужила любую пытку, какую он решит учинить.

– Я боюсь, – шепчу я.

– А еще это соблазняет тебя, верно?

Я морщусь, когда он протягивает руку, чтобы погладить меня по щеке тыльной стороной ладони.

– Разве я еще не научил тебя, что боль – всего лишь оборотная сторона удовольствия? Что вопль страдания ничем не отличается от крика наслаждения? Сегодня ночью ты испытаешь и то и другое, но себя винить и упрекать не будешь, потому что я здесь главный. Ты чувствуешь свое желание, стремление к этому? Неужели ты еще не увлажнилась и твое тело не готово к тому, что ему придется вместить?

Он все еще говорит, а биение моего сердца уже отзывается где-то между ног – пустая впадина мучительно жаждет, чтобы ее заполнили.

Он тянется к моей руке. Я охотно подаю ее.

Мы идем в другой конец комнаты; оказавшись в алькове, я смотрю вверх, на наручники, что свисают с потолочной балки. Но пугают меня вовсе не они. Нет, страшно мне от того, что расположено на стене. Кожаные плетки. Стек. Несколько палок.

Броуди подталкивает меня к наручникам и сковывает мое левое запястье.

Пути назад нет. Я в его власти.

Он хватает меня за правую руку и умело защелкивает второй наручник. Теперь обе мои руки закреплены над головой, а капитан изучает свою пленницу, наслаждаясь ее беспомощностью. Он медленно подходит сзади и без предупреждения разрывает мое платье, обнажая спину. Нежно-нежно прикасается к моей спине и опускает руку вниз; я вздрагиваю.

Я не вижу, как он тянется за плеткой.

Первый щелчок кожаных ремней по моей спине ужасен – я дергаюсь в своих оковах. Кожа ноет от удара.

– Разве не это ты заслужила?

– Прекрати. Пожалуйста…

– Скажи правду. Признайся в своем стыде.

И снова щелкает плеть. И снова я кричу и извиваюсь от боли.

– Признайся.

От третьего удара я начинаю всхлипывать.

– Признаю́сь! – кричу я. – Я виновна, но никогда не хотела, чтобы это случилось. Никогда не хотела…

От очередного удара у меня подкашиваются ноги. Я повисаю на безжалостных наручниках.

Броуди наклоняется ко мне близко-близко и шепчет мне на ухо:

– Но ты ведь хотела этого, Эйва. Да?

Я поднимаю на него глаза и холодею от его улыбки. Он медленно обходит вокруг меня и останавливается за моей спиной. Я понятия не имею, что он сейчас сделает. Я не представляю, замахнется ли он снова плеткой, а потому мысленно готовлюсь к очередному удару. Вместо этого мой мучитель открывает оба наручника. Ноги меня не держат – я падаю на колени, с дрожью ожидая очередной пытки.

Не знаю, за каким приспособлением потянулся Броуди, но слышу, как он ударяет им по своей ладони. Подняв голову, я вижу, что он держит палку – отполированную и блестящую. Он замечает тревогу в моих глазах.

– Нет, бить тебя я не стану. Я никогда не оставляю шрамов. Этот инструмент служит совсем для других целей. – Он проводит палкой по своей ладони, любуясь полировкой при свете свечей. – И предназначен всего-навсего для вступления в игру. Тренировочное приспособление, небольшое, подходящее для самых тугих девственниц. – Он смотрит на меня. – Но ты не девственница.

– Нет, – бормочу я.

Обернувшись к стене, он тянется за другой палкой. Он держит ее передо мной, и я не в силах отвести взгляд, не могу не смотреть на жуткий, маячащий передо мной объект.

– А вот это подходит для хорошо объезженной потаскушки. Для достаточно опытной и способной удовлетворить любого мужчину.

Я с трудом сглатываю:

– Это невозможно.

– Неужели?

– Ни одна женщина не выдержит такую… штуку.

Он проводит палкой по моей щеке, и я чувствую ужасающую гладкость дерева.

– Конечно, если женщина не прошла должного обряда посвящения. Этим занимаются шлюхи, Эйва. Они учатся угождать. Потому что никогда не знаешь, кто окажется у тебя на пороге и чего потребует. Некоторые стремятся совокупляться. Другие предпочитают наблюдать. А есть и такие, которые хотят понять, сколько ты готова выдержать.

– Но я этого не хочу!

– Я – только лишь отражение твоего собственного стыда. И даю тебе именно то, чего ты хочешь. Чего ожидаешь. Даже если ты сама этого не знаешь. – Он бросает в сторону эту жуткую палку, и я морщусь, когда она ударяется об пол. – Ты судишь себя строже любого судьи, Эйва, и сама себе отмеряешь наказание. Я лишь применяю приспособления. Я подчиняюсь твоей воле так же, как ты подчиняешься моей. Сегодня ночью ты хочешь именно этого. И я делаю именно это.

Он разрывает то, что осталось от моего платья. Я не сопротивляюсь, когда он хватает меня за бедра и использует как шлюху, которой я стала. Шлюху, какой я оказалась на самом деле. Я всего лишь плоть, которая продается, за которую платят.

Я издаю крик освобождения, мы падаем вперед, и он придавливает меня.

Долго-долго мы не двигаемся. Руки любовника обвивают меня, и я обнаженной спиной чувствую биение его сердца. И как только покойник может казаться таким живым? Кожа у него такая же теплая, как у меня, руки, обнимающие меня, плотны и мускулисты. Не всякий настоящий мужчина сравнится с ним.

Ни один живой человек не сумеет так глубоко понять мои желания.

Он скатывается с меня. Мы лежим бок о бок на полу, и Броуди нежно чертит круги на моем голом боку.

– Я напугал тебя? – спрашивает он.

– Да. Напугал.

– Ты никогда не должна бояться.

– Но ведь страх – часть твоей игры, верно? – Я смотрю на него. – Страх, что ты можешь причинить боль. Что можешь и вправду испытать на мне эту штуковину.

Взглянув на палку, что валяется всего в нескольких футах от нас, я вздрагиваю.

– А разве это тебя не возбудило – ну хоть совсем чуть-чуть? – улыбается он, и я вижу проблеск жестокости где-то в самой глубине этих темных глаз.

– Но ты не стал бы испытывать ее на мне?

– Пусть это останется тайной, ладно? Как далеко я готов зайти? Стану ли я слишком рьяно пользоваться кнутом и пораню ли твою красивую спину? Ты не знаешь. Ты не в силах предсказать, что я сделаю в следующий момент. – Он проводит пальцем по моей шее. – Опасность опьяняет, Эйва. Как и боль. Я причиняю тебе столько боли, сколько ты сама хочешь. Сколько можешь вынести.