Meine Liebesjahre, годы любви — рассказ о знакомстве и первых годах с Отто.

Meine Kinderjahre, годы с детьми — тетрадки, в которых Шарлотта фиксировала первый год жизни каждого из шести детей Вехтеров, от рождения Отто-младшего в 1933 году до Линде в 1944 году.

Шарлотта тщательно объясняет, что побудило ее оставить воспоминания; писала она твердым косым почерком — как сказал мне знакомый, на австрийском диалекте, с массой грамматических ошибок. «Давно хочу изложить на бумаге столь интересную жизнь, — написала она в 1978 году, — в дар моим детям»[448]. Годом позже, в другой тетради, она написала об этом пространнее:

Сегодня я решила сделать то, что хотела сделать очень давно. Я хотела описать годы начиная с 1945-го, хотя бы в общих чертах, насколько еще помню те события. Детям будет полезно узнать больше о годах, которые они почти не помнят. Надеюсь, они поймут, что наши отношения с мужем Отто Вехтером сохранились только из-за нашей безграничной любви и презрения к смерти, в которой мы рано или поздно снова соединимся[449].

Названия файлов говорят об их разнообразии:

Lebensgeschichte, небольшие рукописные мемуары.

Fotoalben, фотоальбомы.

Fotos Lemberg, фотографии Лемберга.

Hochaufgelӧste, изображения высокого разрешения. Здесь две папки, одна под названием Identitӓtskarten — эта так меня заинтересовала, что я поспешил ее открыть. Оказалось, это удостоверения личности на имя Освальда Вернера и Альфредо Рейнхардта, которыми Отто пользовался в годы своего второго исчезновения с мая 1945 года.

Negative, негативы. 24 папки с названиями: Папа́ и Отто, 1934. Лето 1938. Версаль. Тумерсбах, 1944. Kriegspolizeiauto, полицейский автомобиль военного времени. И так далее.

Nachlass, документы на недвижимость и иную собственность. 8 папок.

Privatdokumente 1901–1961. 13 папок частных и личных бумаг по годам: 1938, 1939 и так далее до 1945 и дальше.

Stammbuch, «Племенная книга», т. е. дневник: он начинается с записи Шарлотты 1 января 1925 года о встрече Нового года с родителями.

Tagebücher, дневники Шарлотты, 29 папок, каждая за один год, обычно разделены по годам: 1927, 1929, 1930, так до 1945 года. Некоторые годы отсутствуют: не столь важный 1928-й, но также 1933-й и 1939-й — критические годы в их жизни. Она не вела дневник в те годы, дневники потеряны или уничтожены при чистке архива?

От мужа остался всего один дневник, Kalendar за 1949 год: год вписан карандашом, угловатым почерком Отто, обложка в пятнах. Здесь содержится информация о жизни в бегах после войны и в Риме, в последние месяцы его жизни.

Zeitungen 1949, газетные вырезки за тот год.

Tonbӓnder, звукозаписи. 14 папок, каждая — две оцифрованные стороны старой кассеты с пленкой. Запустив первую сторону первой кассеты, я впервые услышал голос Шарлотты: ритмичный, педантический (она говорила по-немецки), высокий, тревожный. «Декабрь 1966» — с этого начиналась запись[450]. Я прослушал еще одну кассету — «Беседу с Мелиттой Видеман», журналисткой. Дело было в апреле 1977 года в кафе отеля «Фор Сизонс» в Мюнхене. Слышен звон бокалов, тост, потом рассказ Шарлотты о встречах с интересными людьми вроде сэра Освальда Мосли, основателя Британского союза фашистов. «Яркая личность, — сказала о нем Шарлотта своей собеседнице. — Какой политик!»

«Я была энтузиасткой нацизма», — признался женский голос.

«Я тоже. И остаюсь до сих пор».

«Великое время! — продолжил первый голос. — Гитлер был нашим спасителем». Впрочем, добавил второй голос, не со всеми делами фюрера она соглашалась. Уточнений о проступках «спасителя» не последовало.

Материалов были горы. Недели и месяцы я не вылезал из компьютера. Фотографии были вполне четкими, но письменный материал читался с трудом: все по-немецки, от руки. Пришлось расшифровать тысячи страниц разными почерками. К почерку Шарлотты я постепенно привык, особенно в письмах, но возился с дневниками, которые пестрели сокращениями, оборванными фразами. Много обыденных записей, повседневная рутина (пробуждение, еда, дневная дрема, отход ко сну), простые факты из жизни детей (вес, простуда). Ей нравилось градуировать аспекты жизни: что-то она оценивала как ganz nett (прилично), что-то как sehr schӧn (отлично), schrecklich (ужасно), nicht sehr gut (не очень хорошо). Людям тоже ставилась оценка: recht nett (весьма приятный), leider beide so sehr unintelligent & dumm (увы, оба так неумны и скучны).

Почерк Отто читался гораздо хуже. Он писал аккуратно, но мелко и угловато, для меня часто совершенно непонятно. Я невольно обращал внимание на то, что не вызывало сомнения: какую-то цифру, инициал, рисунок (встречались и рисунки).

В целом я все же улавливал смысл написанного. Сотни писем и открыток, которыми обменивались Шарлотта и Отто на протяжении более двух десятков лет, с датами и адресами, позволяют составить географическую карту их жизни. Свидетельство о рождении. Университетский диплом. Билет на венский трамвай 1929 года. Три документа со свастикой. Личное дело члена СС. Штабные рапорты. Документ, выданный Венской коллегией адвокатов. Страница показаний на Нюрнбергском процессе. Научная статья о путче в июле 1934 года. Автобиография Отто 1935 года. Обеденное меню, декабрь 1939-го. Указ с подписью Отто, Краков. Письмо из Лемберга. Страница «Нью-Йорк Таймс». Записка епископа Алоиза Худала, Рим. Вырезка из газеты «Унита». Детский рисунок. Карикатура. Стихотворение Гете. Машинописный текст «Quo Vadis Germania?».

Бумаги Шарлотты не выходили у меня из головы. Как-то летним вечером мы с женой пригласили на ужин друзей. Среди них была моя коллега по университету, историк, руководитель Центра издания биографий и переписки профессор Лиза Джардин. Недавно она выступала с лекцией «Соблазн архивов». В ней она ставила интересные и сложные вопросы: каковы способы доступа к личным архивным материалам? Как включить такие материалы в широкий исторический контекст? Как быть с неожиданностями? В чем главная ценность личных документов и есть ли она?[451]

За ужином разговор коснулся бумаг Шарлотты. Лиза очень заинтересовалась и пригласила меня к себе в Центр, хотя была уже неизлечимо больна раком. Она попросила показать ей некоторые документы. Через несколько дней мы встретились у нее дома, около Британского музея. Она лежала на широком диване, рядом находился ее муж Джон. Лиза пригласила своего аспиранта Джеймса Эвереста, пришел также мой редактор из «Вэнити Фэйр» с женой — они оказались в те дни в Лондоне.

Я принес с собой много распечатанных документов, которые могли бы заинтересовать Лизу, письма, фотографии. Разговор затянулся на несколько часов. Лизу привлекли документы личного характера, переписка Отто и Шарлотты на протяжении двадцати лет, дневники.

Особенно ее поразило, как много писем относится к последним месяцам жизни Отто.

— Зачем мужу и жене так часто, так пространно, с такими подробностями друг другу писать? —