— Паук… А-а-а, командир… Паук… Проклятое насекомое! Я… Я умру… Липке, скорее дай мне противоядие… Липке, ты слышишь? Я умру… Это ядовитый паук… Ч-черт!

— Остынь, Граббе! — прошипел Мютц, поднимая солдата за шиворот комбинезона и вглядываясь в его лицо. — Не позорься, боец. Ты же сын рейха! Молча принимай боль и не вопи резаной свиньей. Замолчи сейчас же! Это не нож под ребро и не пуля в задницу, чтобы вопить здесь на всю чертову пустыню. Это обыкновенный паучок, коих на нашей планете миллиарды. И ты сейчас будешь от каждого шарахаться?

— Герр капитан, разрешите? — подошедший Липке, оставивший Йозефа на попечение Отто, протянул клинок, по лезвию которого бегал возбужденный после атаки на человека черно-красный паук жуткого вида.

— Черная вдова? — Мютц отшатнулся и скривился.

— Скорее каракурт. Он очень ядовит, командир. У Граббе нет шансов. Почти.

— Говори яснее, Липке. Он выживет?

— Без специальной медицинской помощи нет, — военврач наклонился, опустил нож к пологому камню, сбросил насекомое и раздавил его подошвой ботинка. — Смерть наступит в ближайшие двадцать минут.

— Так окажи ему эту помощь, чего стоишь?! — выкрикнул эсэсовец.

— Э-э… Мой долг помочь пострадавшему товарищу, и я сделаю это. Но… — Липке замялся, положив руку на плечевую сумку защитного цвета.

— Что ты мямлишь, Липке? Говори как есть.

— Поможет ему немедленная инъекция новокаина, но он у нас осталась последняя ампула. Больше не будет обезболивающего в случае ранения или шока.

— А новокаин ему точно поможет? Может, просто прижечь место укуса, я слышал, это помогает.

— Это облегчает муки, но не спасает человека. Я знаю, что говорю, командир.

— Когда Фольке укусила гюрза, ты, Липке, тоже говорил, что все знаешь. И вколол ему сыворотку. Но что-то его не сильно спасли твои знания и лекарства.

— Герр капитан, простите… Время уходит, — виновато пробурчал медик, топчась на камне с раздавленным пауком.

— Коли его сейчас же! У меня нет лишних солдат. Мне нужны дееспособные воины. Тем более, связь в группе. Живей, Липке!

— После инъекции он впадет в бессознательное состояние. Тащить его некому.

— Делай укол, я сказал! Ты его потащишь, военврач Липке.

Медик бросился к судорожно корчащемуся радисту, боль у которого разлилась уже по груди и животу, дыхание затруднилось, спазмы в горле стали сильнее, сердцебиение участилось. Липке профессионально быстро вколол пострадавшему анестетик и стал прижигать место укуса зажигалкой, отчего радист еще больше застонал.

Мютц осмотрелся, глядя под ноги, и недовольно бросил застывшим в недоумении солдатам:

— Еще раз повторяю! Смотреть в оба, за горизонтом и под ноги, черт вас побери! Абсолютное внимание. На пределе сил и возможности. Всем понятно?

Бойцы закивали, начали пуще прежнего вглядываться в грунт и камни.

— Отто, тащи Йозефа на исходную. И догоняй нас. Направление строго на юг. Липке, этот любитель паучков на тебе. Будете отставать, оба останетесь в засаде. Ясно?

— Так точно, — вяло отозвался медик, закидывая руку радиста себе на плечо. — Вставай, Граббе, нужно идти. Вот немного воды. Это последняя. Попей.

Военврач шептал подопечному еще что-то, помогая ему идти, а остальные уже выстроились в вереницу и пошли в распадок предгорья, возвышающегося впереди.

Наступил новый и, возможно, последний их день. В этой пустыне и жизни вообще…

Тамдытау, Узбекская ССР, 2 мая 1944 г.

Море.

Большое песчаное море, покрытое такими же волнами, как на бушующих водных просторах, раскинулось перед глазами с высоты в двести пятьдесят метров. Где-то там, севернее, где медленно течет пронизывающая степи и пески мутная Сырдарья, граница Казахской ССР, невидимая линия в барханах Кызылкума, постепенно переходящих в степь. А здесь, у самых окраин Узбекистана, на горной гряде Тамдытау, есть возможность полюбоваться необъятными просторами двух знаменитых пустынь: на севере — Кызылкума, на юге Каракумов. Слева, в районе Арала и впадающей в него Амударьи, Каракалпакия, еще более низкое место огромной территории Туранской низменности. Справа горный Узбекистан, а здесь, на высотке гряды, одни камни и их производные: сланцы, граниты, известняки, дресва. А южнее снова пустыня.

И сплошные пески, пески, пески…

Бескрайний желто-красный океан летом, а сейчас, в конце весны, местами зеленоватая от цветущих растений местность.

Николай минуту любовался этими бесконечными просторами, навевающими фантазии, уносящими в думы и воспоминания. Сейчас ему некогда было мечтать и предаваться картинкам прошлого. Сейчас он должен настигнуть уходящего противника, обойдя его по левому флангу, и уничтожить. По центру фашистов гнал хитроумный Агинбек, и, судя по звукам недавнего мини-боя, успешно.

Синцов облизнул губы под ковбойской повязкой, натянул ткань под самые глаза, выдохнул тяжело и долго, а затем отвернулся от северных пейзажей и снова зашагал вперед, на юг. Пулемет, нагревшийся даже через тряпку, в которую был предусмотрительно обернут, свинцовым грузом тянул вниз, врезаясь ремнем в тело. Уже не раз лейтенант менял плечи для носки «МГ-34», но мышцы вконец одеревенели, кости ломило, а натертая кожа чесалась и горела. Он прогнал мысль бросить трофейный «МП-40», к которому запасных магазинов оказалось больше, чем дисков к «ППШ-41». Значит, в бою немецкий автомат станет более действенным, чем советский.

Солнце полностью выкатилось из-за далекого Памира, с вожделением накинулось на просторы пустыни, чтобы одних радовать, милостиво позволяя зеленеть и цвести, других печь, душить и мучить. Ветерок, до этого момента снующий по долинам и низинкам, сразу как-то затих, потерялся, уступив место знойной духоте и прямым лучам безжалостного светила. В голубое бескрайнее небо воспарил орел-змееяд, мотая круги и высматривая зорким хищническим взглядом ползучих гадов и юрких грызунов. Но пока в его поле зрения были только двуногие и одно непарнокопытное. Птица продолжала наблюдение, созерцая происходящее внизу.

Николай обошел плоскую вершину каменистого холма первой от аула в южном направлении возвышенности. Потом присел на кусок сланца, блекло отражавшего солнечный свет. Сначала шевельнул его в целях безопасности, как учил старый Агинбек, проверяя камень на предмет живности. И верно сделал — бурого цвета скорпиончик метнулся в сторону, улепетывая в тень соседнего валуна.

— Сколько же вас здесь, всякой мелкой дряни ядовитой?! Вам бы свои силы на фрицев обрушить… Захватчиков вашего ареала обитания, а не на мирных соседей… Вот выжгут вас всех химией и огнем, будете знать тогда… Эй, пустыня, ты слышишь меня? — Синцов, надеясь, что не сошел с ума, общаясь с насекомым и окружающим пространством, приложился к фляжке, сделал только два глотка, хотя хотелось опорожнить всю емкость до дна.