– Что-то случилось?

Маргарита вздрогнула и, не оборачиваясь, проговорила:

– Ты меня напугал.

– Да нет, дорогая, это ты меня последнее время пугаешь и пугаешь.

Реутова улыбнулась:

– И чем?

Николай Степанович обошел кресло, в котором она устроилась, и мягко сел напротив:

– Перестала со мной разговаривать. В смысле, не со мной, а с окружающими, ходишь сосредоточенная, забываешь вещи. То, что меня всегда так очаровывало в тебе – обращенная к миру радость, удивление, – потухло и съежилось… Живешь, будто превозмогая себя. Теперь вот эта поездка.

– Спасибо, Коля.

– Что-что?

– Не ожидала, что ты так… ко мне внимателен. Не знала.

– Вот помнишь, еще три, нет, четыре года назад, помнишь, ты вернулась с какого-то симпозиума, вошла в зеленом…

– В бирюзовом.

– Да, в бирюзовом костюме, и колье еще было такое же – и в дверях начала рассказывать про какую-то выставку.

– Рене Магритта.

– Ну, неважно! Понимаешь, ты так рассказывала, что всё – и выставка, и эта больница, и то, что мне нужно было бежать за какой-то дрянью в универсам, а затем срочно ехать к сестре на другой конец города, вся эта суета и дребедень – всё-всё вдруг обрело смысл. И я, как идиот, сидел и задавал какие-то вопросы только для того, чтобы ты не ушла, не унесла это свое состояние… ммм… вкуса жизни. Ты входила – и всё звенело. Я еще думал тогда: правильно говорят, что смысл жизни следует изобрести по причине его отсутствия. И от тебя будто веяло этим смыслом. А сейчас, сейчас какое-то доживание, а?

Реутова неопределенно на него посмотрела, порывисто вздохнула, отвернулась:

– Да, Коля, именно доживание. Всё не могла подобрать слово. Спасибо, подобрал.

– Вот я и спрашиваю: что-то случилось?

– Нет, ничего, спасибо.

– Да что ты заладила как попугай, в самом деле: спасибо, спасибо… Мне-то ты можешь сказать.

– Нечего, Коля. Да ты и сам всё сказал. Всё как у всех: кризис среднего возраста, осень, дефицит солнца. Помнишь, ты и сам всегда смеялся, что девяносто процентов твоих знакомых нужно поместить в клинику неврозов.

– К тебе это не относилось никогда.

– Ну, не относилось – теперь относится. Знаешь, я и в школе была в большинстве, почти ничем не выделялась.

– Не-е, ты всегда, всегда была особенной. Ну, нестандартной, небанальной, не мещанкой, как все. Между прочим, именно ты приучила меня носить галстук.

– Галстук? Когда?

– Давно, не помню. Был какой-то мимолетный разговор, и ты сказала, что мужчина в галстуке выглядит то ли значительнее, то ли солиднее.

– Не помню. А! Защищеннее, увереннее в себе. Так это всем известно. Как странно ты со мной сегодня говоришь. Как будто я больна и невменяема, и это уже было. Вспомнила! Лет пять назад видела «Вишневый сад» в каком-то подвальчике на Литейном. Действие происходит в доме для душевнобольных, все действующие лица, кроме Лопахина, пациенты, он ходит и со всеми разговаривает, как ты сейчас со мной: Раневской обещает выкупить имение, Варе – жениться, ну и так далее. А интонации – вот как сейчас у тебя.

– Что ты такое выдумала! Как врач, я вижу, что ты на пределе, ты на чем-то зациклилась, и самой тебе точно не справиться. А сказать ты не хочешь. Не можешь?

– Нечего говорить, Коля.

– Не хочешь мне – сходи к специалисту. Я очень беспокоюсь.

Николай Степанович посмотрел на нее так, что Маргарита Вениаминовна неожиданно для себя смутилась и вдруг вспомнила, как когда-то они вместе ездили на какую-то учебу, и он ходил за ней по пятам, вроде бы не ухаживая, но постоянно присутствуя и опекая. Зачем-то потащил ее в зоопарк, и так ей было неудобно и неловко от его внимания, что всё время приходилось что-то придумывать и ускользать. И был еще какой-то вечер, когда он, пригласив ее танцевать, буднично и просто сказал, что она единственная женщина на свете, которую он мог бы полюбить по-настоящему. И еще можно было припомнить две-три попытки ухаживания. Но это было так давно и так недолго, что она успела забыть и теперь сама удивлялась, что забыла. Толстобров никогда не досаждал ей вниманием, но отношения между ними всё время оставались близко-дружескими и настолько удобными для обоих, что оба очень ими дорожили.

Маргарита Вениаминовна преодолела смущение, прямо посмотрела на Николая Степановича, поняла, что он заметил, широко улыбнулась:

– Я, правда, очень благодарна. Никому, получается, кроме тебя, и дела нет. Но это нормально, нормально. Должно быть, я устала, и с настроением что-то не то. От отпуска осталось две недели – почему бы мне не съездить? Вернусь – тогда поговорим.

– Ну хорошо. А почему без мужа?

– Он занят с выставкой, а после выставки обычно тьма заказов, так что, боюсь, если не съезжу сейчас, то вообще никуда не уеду.

– Понятно.

– Помоги лучше выбрать страну и агентство.

Маргарита Вениаминовна подвинула ему справочник, а сама поставила чайник, достала сухари, сыр, цукаты.

– Что-нибудь нашел?

– А как же… Смотри: туристическое агентство «Алые паруса». Тополевый переулок, семнадцать.

– А где это? Старомосковское какое-то название. Ты ничего не перепутал?

– Да нет, тут всё расписано, как ехать. А главное, тебе подходит: алые паруса в Тополевом переулке. Красиво. И директриса – какая-нибудь Ассоль пенсионного возраста.

– Красиво, – согласилась Маргарита, – я поеду.

– А страна?

– Италия, конечно. Ты вроде не была там.

– Не была. И все-таки почему Италия?

– Там вся эпоха Возрождения и единственный дошедший до нас в целости древний храм, Пантеон. Двадцать седьмой век до нашей эры.

– Ну, ты даешь! Откуда помнишь?

– Да нас географичка в школе задолбала мировыми достопримечательностями. В шестом классе всем раздала по стране и велела делать доклады. Мне досталась Италия, и, представляешь, так увлекся, что целый трактат настрочил и выступал с ним раза три, за что был прозван итальянцем.

– Действительно, похож.

– Ты не тяни, если решила, там как раз сейчас закончилась жара, но скоро зарядят дожди, успевай.

– Да, успевать, успевать. Знаешь, я лишь недавно поняла: что в нашем возрасте «потом» не бывает. В сущности, есть только «сейчас»: вот сейчас или никогда. И всё время нужно выбирать: либо то – либо это, а промедлишь – и не будет ничего.

– Так это в любом возрасте.

– Нет, не в любом. Не в любом. Раньше всё откладывалось, а потом исполнялось, успевалось и это, и то. А сейчас всё ускорилось, всё летит, и ты едва успеваешь разглядеть мелькающие мимо станции.