– Значит, всё просто: нужно выбрать сейчас, а там уж как вывезет.

* * *

Освободившись пораньше, Маргарита Вениаминовна вышла в больничный сад. Начал накрапывать дождь, она вспомнила, что оставила в кабинете зонтик, хотела вернуться, но увидела идущего ей навстречу Кириллова. Поворачивать назад показалось неловко: будет выглядеть как бегство. Она прибавила шагу и от неожиданности улыбнулась и поздоровалась первая. Он тоже улыбнулся и пошел с ней рядом, не говоря ни слова. Так они миновали первый хирургический корпус, потом второй, травматологию, терапевтическое и кардиологическое, вышли на главную аллею. Дождь припустил сильнее, но они продолжали идти тем же шагом, не глядя друг на друга и по сторонам, повернули направо и вышли через боковой вход.

Кириллов взял ее за руку, подвел к своей машине, распахнул дверцу и усадил почти насильно.

– Я забыла зонтик, – сказала Маргарита. – Нужно вернуться.

– Не нужно, вымокнете совсем. Я отвезу вас куда надо – вместо зонтика будет машина.

Она поправила мокрые волосы, мгновение подумала, пожала плечами:

– Везите. Тополевый, семнадцать.

– Далековато.

– Ну, довезите до метро, там я сама.

Кириллов рассмеялся.

– О чем это вы?

– Мы там с мамой раньше жили.

– Где?

– В Тополевом переулке.

– Правда?

– Ага. Вам что там нужно?

– Не скажу. Ну, слава богу, а то я была уверена, что это фантом.

– Почему же?

– Нет в Питере таких названий.

– Маловато, но есть. Мы давно не виделись. Вы изменились.

– А что у вас?

– Устал, очень много работы. Пока вас сейчас ждал, вдруг подумал, что хорошо бы куда-нибудь съездить, поплавать. Но это же надо совершать телодвижения: собирать чемодан, лететь. Вот если бы сразу – и на море.

– Октябрь уж на дворе – какое море?

– Ну, почему? Тунис, Египет…

– Тогда езжайте.

– А вы где были летом?

– Работала. Зато весной летала на Мальдивы.

– И как Мальдивы?

– Крошечные острова, такие микроскопические, что взлетно-посадочная полоса выходит прямо в море. Когда мы приземлялись, я думала – не попадем. Никаких достопримечательностей, только природа и море. И дайвинг.

– Вы занимаетесь дайвингом?

– Не я. Муж. Но раза три и я спускалась – затягивает.

– Чем же?

– Панорамой подводного царства – ради этого все и ныряют. Даже не знаю, с чем бы можно сравнить… Как будто ты в гигантском аквариуме, а мимо проплывают огромные рыбы, осьминоги и прочая живность; белые и розовые кораллы обступают со всех сторон, и водоросли – точно разумные существа – поют свои гулкие песни.

– Вы так рассказываете, что я уже решил ехать. А вот интересно, акулы бывают?

– Довольно часто, но они не обращают на ныряльщиков внимания. Они там не кровожадные.

Машина быстро двигалась по каким-то переулкам и улочкам, Реутова пыталась запоминать дорогу, но вскоре бросила и вдруг спросила:

– Как называется ваша машина?

– Это «кадиллак». Отец, начитавшись Ремарка, купил, а я уговорил поменяться на мой «мерседес».

– Тоже из-за Ремарка?

– Нет. В сущности, из-за глупости. Понимаете, «мерседес» – совершенство, гармония. Но, как в любом совершенстве, в нем царит статика, холод, выдох финала. А «кадиллак» – он индивидуален. Вам смешно?

– Да нет, не очень.

– Мы приехали.

Маргарита Вениаминовна нашла глазами нужную вывеску и, поблагодарив Кириллова, вышла. А когда вернулась, то обнаружила его «кадиллак» на прежнем месте. И как полтора часа назад, он вышел навстречу и снова усадил ее в машину:

– Вы не выберетесь отсюда одна.

Весь обратный путь они проделали молча, и, когда она шла к своему подъезду в свете вечерних фонарей, весь прожитый день показался ей таким вязким, бесформенным и громоздким, что она то и дело прибавляла шагу, хотя никакой необходимости в этом не было.

…Вечером за ужином после споров, убеждений и объяснений было решено, что она едет в Италию, на неделю, как только получит визу.

* * *

Десять предотпускных дней оказались суетливо-суматошными, наполненными такой прорвой срочных дел, какая всегда обнаруживается перед отъездом. Но одно дело в этом безразмерном списке шло под грифом «немедленно», и Маргарита Вениаминовна, бросив всё остальное, начала именно с него. Хотела было по телефону, но, набирая номер, передумала и под конец рабочего дня сорвалась в перинатальный центр – к человеку, перед которым благоговела, считала своим учителем. На время отодвинув все свои проблемы, она ехала к Эре Самсоновне Гамбург, одной из первых величин отечественной гинекологии, врачу, у которого ей посчастливилось проходить интернатуру.

Перед кабинетом с выученной наизусть табличкой, где «доктор медицинских наук», «заслуженный врач» и «член-корреспондент РАН», Маргарита задержалась, пытаясь преодолеть своё «ученическое» волнение, чуть приоткрыла дверь и, улыбаясь, просунула голову, как когда-то:

– Риточка, заходи, дорогая! – Старая дама, ухоженная, разодетая и несколько карикатурная (вроде осовремененной Бабы-яги), вскочила из-за необъятного стола и пристально осматривала гостью, радуясь ее внезапному появлению.

– Не помешала, Эра Самсоновна? – смутилась под ее взглядом Маргарита, словно Гамбург сейчас могла видеть ее насквозь, как видела диагнозы всех своих пациенток, повергая и больных, и коллег в трепет священного ужаса.

– Кончай ты свои церемонии!.. Заходи. Сто лет, сто зим!.. Забыли про старуху.

– Какая вы старуха, Эра Самсоновна! – искренне возмутилась гостья. – Куда нам всем до вас, и даже Коля зовет вас за глаза императрицей!

– Да, Коля… Добрый мальчик без полета. Ну ладно, ставлю чай, там в шкафчике конфеты и шербет. И чашки, те, что с росписью, большие.

Маргарита вздохнула с облегчением и выгрузила на столик купленные по дороге пирожные – кажется, Эра Самсоновна в настроении, что существенно облегчает задачу. Женщины обнялись и уселись напротив, с любопытством рассматривая друг друга.

– Ну, говори, зачем пришла, – весело выкрикнула Гамбург, покачивая сухой ножкой в изящной туфельке на шпильке.

– Нет, Коля, он не без полета, – задумчиво проговорила Рита. – Он тонкий… он ответственный… И как он полетит, куда, если вся его жизнь – платформа для четырех больших и маленьких женщин? Платформы стоят на земле. Летают другие… Другие.

А я пришла по делу, за поддержкой.

– Что такое?