– Постой, Фархад. Успокойся. – Абдула-Нури по-отеческиположил ему руку на плечо и легонько сжал. Его голос из вкрадчивого сталжестким. Он уже не уговаривал, а приказывал. – Сядь на место. Ты до сих порюнец. Ты забыл об уважении к старшим. Тебе ближе этот Белый, чем все твоиродные и близкие. – Он тяжело ронял слова, будто ледяные капли на раскаленныйкамень. – Завтра же поедешь в Москву, к этому Белому. И если не сможешьзавершить это дело, то – мы поедем! Я два раза не повторяю. Не повторяю! –повторил он тем не менее дважды…

* * * * *

– Молодой человек, Москва, – стюардесса тоже повторяла этуфразу уже не в первый раз. Заснул он, что ли, этот восточный красавец?

– Спасибо, – очнулся наконец Фархад.

Достав из сумки сотовый телефон, Фара набрал номер. Сашаответил сразу:

– Але, Фарик! Здорово, брат!

– Я в Москве.

– Привет от нас передай – Космос с Филом строили Сашеприветливые рожи.

Саша глазами показал им: не мешайте, пацаны, не до вас.

Справа по ходу промелькнули огромные буквы «МОСКВА» –бригадирский кортеж въезжал в мятежную столицу.

– Не по телефону, брат, – нахмурился Саша. – Встретимся,перетрем. Тебя Пчела встречает. – Закончив разговор, он повернулся к водителю:– Сейчас, Володь, заезжаем в офис, берем Фару и в роддом, все равно по пути.

Оля рожала в Институте матери и ребенка, это было наЮго-Западе, чуть ли не единственное место в Москве, где роженицу можно былопоместить в отдельную палату. Правда, и за отдельную плату.

Но, увы, никакими деньгами нельзя облегчить страдания всехженщин всех времен и всех народов.

Схватки терзали Олю уже несколько часов. Процесс не столькошел, сколько затягивался. Больно было нестерпимо. Когда накатывало, Оля вообщеничего не соображала. Существовала только боль, она занимала все пространство,не оставляя места ни мыслям, ни чувствам, ни желаниям. Кроме одного: скорее бывсе это кончилось.

– Тужься, тужься. Старайся, – уговаривала Олю пожилаяакушерка.

– Больно, – жалобно простонала Оля, когда боль на минутуотступила.

– Э-э, милая, – ласково улыбнулась акушерка, – а ты какдумала? Просто так, что ли, над детками потом так трясутся? Ты старайся, дышиглубже.

– Дыши, Оленька, дыши. – Катя, Сашина тетка, погладила Олюпо руке.

Вновь накатила боль. Боже, когда-нибудь это кончится?

Едва проскочили Речной вокзал, как тормознули гаишники.Вечно они не вовремя.

– Ну что, командир, лавэ готовь, – раздраженно пробормоталБелый. – Счас будет…

– Ребятки, всем спокойно, без кипежа, – передал по рацииФил. – Никто из машин не выходит. Если что, сам разберусь.

Однако гаишник в оранжевом жилете к ним даже не подошел.Похоже, у него была другая задача. Он только заставил их машины прижаться кобочине.

Мимо них тяжело и неторопливо проследовала в сторону центраколонна бэтээров с расчехленным вооружением.

– Вот и они, родненькие, ничего себе! – ошарашенно произнесСаша.

Он, конечно, уважал военную технику. Но в мирное-то время,да в столице нашей Родины…

– А чего ты хотел, свободная страна. Так и живем, братишка,– философски вздохнул Космос.

Дальше, по Ленинградке и Садовому ехали почти без задержек,если не считать обычных остановок у светофоров…

Телевизор в кабинете транслировал все одно и то же. Правда,по Белому дому уже не стреляли, но из окон верхних этажей валил черный дым.

– Слышь, выключи телек, ну его на фиг. – Саше сейчас толькообщегосударственных проблем не хватало. – Слышь, где Фарик?

– Да приедет, куда денется, – пожал плечами Фил.

Саша только сейчас обратил внимание, что на фарфоровойкружке, сиротливо стоявшей возле малахитового чернильного прибора, была надпись«ПАПА». «Подхалимаж, что ли? – про себя усмехнулся он. – Вот чудаки! Вроде онивсе братья!»

И все-таки поинтересовался, когда Фил потянулся за кружкой:

– Фил, папа кто у нас? – подначил он.

И тут только до него дошло. Никаким подхалимажем и не пахло.А папа он, Белов Александр Николаевич, в чисто человеческом виде. Правда,малость поторопились.

– Кружка твоя. – Фил поставил было кружку на место.

– Да ладно, пей, шучу я, – рассмеялся Саша. Неужто на самомделе – папа?

Космос, больше всех уставший от бесконечного ожидания,выудил из ящика стола стрелки для дартса с разноцветным оперением.

– Ну что, Фил, тебе какие?

– Желтые, – не задумываясь, выбрал Фил.

– А мне розовенькие, что ли? – заржал Космос.

– Это что такое? – заинтересовался Саша.

– А это новая игра, – серьезно, «для непонятливых», пояснилКосмос. – «Смертельная стрела» называется. – И тут же вместо мишени запустилстрелкой в Фила.

Ошарашенный подобным произволом, Фил выхватил из его рукнесколько стрелок и принялся планомерно расстреливать обидчика. С пол-оборота вдурацкую игру включился и Саша. И даже немного заигрался, зачем-то выхвативпистолет и размахивая им в воздухе.

– Спокойно, спокойно, – закричал он.

– Осторожнее с оружием! – напомнил ему глава службыбезопасности, нажимая кнопку на запиликавшей рации. Охранник снизу просил егоспуститься. Что-то там, видимо, стряслось.

– Сейчас иду, – бросил он, отмахиваясь от летевших в него сдвух сторон стрел. Уже в дверях в спину ему вонзилось целых три – две розовых иодна желтая.

– Фил, не снимай, так лучше! – хором орали емуразрезвившиеся друзья.

Фил быстро сбежал вниз, в комнату охранника.

– Валер, глянь! – показал ему тот на экран монитора. В зоневидимости камеры, как раз на площадке перед дверью их офиса, метались двапарня, почти мальчишки. Один из них обнаружил, наконец, звонок и теперь жал нанего, не отпуская.

– Пусти их, – распорядился Фил. – Белый! – заорал он во весьголос, напрочь забыв о существовании внутренней громкой связи, которую сам же стакой любовью налаживал.