– Кто такие?

– Чего, Космос, не узнаешь? – разминая сигарету, скривился вулыбке Пчела.

– Морда вроде знакомая… – сложный мыслительный процессотразился на Космосовой физиономии. – Из мафии? – предположил он не слишкомуверенно. Эта хитрая рожа с рыскающими глазками и высокими залысинами была ему,кажется, знакома. Наверняка мудила тот еще.

– Да с чего! Околоплавающий какой-то… – определил Фил. –Подожди. – Он сощурил глаза, пристально вглядываясь. – Может, из люберецких?

– Точно, Мухин родственник! – врубился Белый. – Но он жемент! – резко вскинулся он. – В чем дело? – вопрос его прозвучал раздраженно иочень по-деловому: типа, почему непорядок?

– Да, счас, мент! – заулыбался Пчела. – У него частноеохранное агентство. Кстати. – И Пчела назидательно поднял палец. – Крышу даетЛешке Макарову.

– А с ним кто?

– Вот справа. – Пчела прищурил правый глаз и чуть наклонилголову, чтобы лучше видеть, – Бек, серьезный мужчина. А другого… Раз в «Метле»видел. Кто такой, чем дышит, не в курсах…

– Да кончай на них пялиться! – подернул плечами Фархад.Похоже, только он не знал, чем кончается Пчелин анекдот. – Дальше-то чего?

– А, ну вот. Красная шапочка и спрашивает: «Бабушка,бабушка, а почему у тебя такой большой хвост?» – А это не хвост, – ответил волки густо покраснел. – И вообще, у тебя молоко на губах не обсохло. – А это немолоко сказала Шапочка, и волк покраснел еще гуще.

И все, вместе с Фариком, густо заржали, будто и вправдуслышали историю про Шапочку и Волка в первый раз…

* * * * *

Лысый Бек недовольно поморщился, глянув на ржущую компанию:

– А это что за молодежь?

– Щас кого ни спроси, все солнцевскими откликаются, – ленивои немного снисходительно отозвался Лева-латиноамериканец.

– Эти – хуже, – сквозь зубы прошипел Володя Каверин. Онпрямо взмок от напряжения, хотя в камере было совсем не жарко, разве что душно.– Зверье, каких мало.

– Вон тот рыженький, возле стены, в «Метелице» частозависает, – проявил осведомленность Лева.

Бек презрительно хмыкнул и перевел взгляд правее:

– А в белом что за пацанчик?

Бывший опер сделал страшные глаза и беззвучно, шевеля толькогубами и нижней челюстью, просипел:

– Саша Белый.

– Этот пионер – Саша Белый?!! – В заплывших глазах Бекапромелькнул искренний интерес с изумлением пополам.

– Пионер!.. – Желваки Каверина заходили так, будто онпережевывал непроваренную конину. – Волчара почище многих. Пионер!.. – Он ажзадохнулся от возмущения: Белый был его кровным врагом, а врагов, их… знатьнадо! Чтобы бошку не оторвали!

* * * * *

Ну и денек! Спятить можно! Введенский посмотрел на часы:было уже двадцать минут второго. Похоже, сегодня придется заночевать на службе.Весь мир сошел с ума. И центр безумия – Москва.

Введенский посмотрел на хорошо знакомый ему портрет, чтовисел в его кабинете всегда. Дзержинский мрачно улыбался.

– Разрешите? – В дверь аккуратно постучали. Это Коноваленко.Введенский мог узнать каждого из своих подчиненных за версту. По шагам, позапахам и – по стуку. Коноваленко ходил крадучись, пользовался французскимодеколоном от Армани польского производства, а стучал аккуратно и никогда неоткрывал двери, не дождавшись разрешения. За что и ценил его Введенский большедругих своих джигитов. Да еще и за энтузиазм в работе. И, пожалуй, занекоторую, умеренную, впрочем, романтичность.

– Входи, – распорядился он.

– Белов прилетел, все нормально, – доложил Коноваленко,потирая тонкий, с горбинкой, нос. – А потом – вложений в почтовый ящик не было.Звонка не было. Я послал людей, его офис уже вверх дном. Я рискнул, – онвнимательно посмотрел на шефа, но тот вроде был спокоен, хотя и выгляделусталым, – позвонил на мобильный. Не отвечает. – Он удрученно поджал губы.

– Ну, сегодня что за день-то? – вздохнул Введенский. Точно,поспать не придется. – Проверь все изоляторы, наверняка попал под гребенку. Кутру доложишь, а я сейчас наверх… – Он со значением указал пальцем в потолок.Кабинет вышестоящего начальства находился ровно над ними. – Там сейчас такоетворится – не поверишь!

* * * * *

– Дело было так, Сань, можно я расскажу? – Фара ужезаходился от смеха, предвкушая финал своей истории. – Ну, короче, всех на плацупостроили, а Саню хохотунчик разобрал, да? Генерал вдоль строя идет, щеки напогонах, морда цвета лампасов, а Саня ржет, заливается.

– Сань, ты первый раз тогда, что ли? – встрял Космос.

– Ну да, только попробовал… Афганка, зеленая, знаешь, она жекрепкая.

– Ну, и, короче, генерал подходит к Сане, – переведя взглядс Космоса на Сашу, продолжил Фара, – тот стоит, крепится, генерал так на негопосмотрел, как отец родной, да, и говорит: «Как служба, сынок?» А Саня:«Спасибо, товарищ генерал. Раз косяк, два косяк, и граница на замке, товарищгенерал».

– Эй, кончай базар! – раздался чей-то недовольный голос.

– Брат, чего орешь, я не пойму? Ты можешь вежливо попросить?– огрызнулся Кос.

– Что, серьезно, что ли? – недоверчиво переспросил Фару Фил.

– Клянусь Заратустрой! «Раз косяк, два косяк, и граница назамке»… – От их дружного хохота, наверное, враз проснулась уже вся камера…

* * * * *

– Да что такое! – заворочался Бек и поднял голову. – Это чтоза чурка? – указал он на Фархада.

– Не знаю, – раздраженно ответил Каверин.

– А должен знать, Володенька, – поучал его Бек. – Ты ментили кто? На хрен я тебя брал?

– Ребят, ну имейте совесть, дайте поспать! – с верхних нарпо соседству приподнялся пожилой мужик в вытертой джинсовой куртке.

– Отец, прости. Возраст мы уважаем, – серьезно ответил Саша.И распорядился: – Все, давай спать.

– Раз косяк, два косяк… Потом губа, конечно… – бормотал,укладываясь, Фара.

– Отец, базара нет. – Естественно, последнее слово должнобыло остаться за Космосом.

Осталось оно, однако, за Белым: