Уже в самой первой своей речи, которую он произнес на встрече с высшим чиновничеством в день похорон отца, Ким Чен Ын говорил о необходимости «соблюдать баланс спроса и предложения» в экономике и выступил в защиту тех сторонников перемен в системе управления, которых, по его словам, «необоснованно обвиняли в протаскивании капиталистических методов управления». В той же речи он пожаловался, что многие интересные и важные предложения не высказываются чиновниками потому, что они боятся быть обвиненными в пропаганде капитализма, и призвал покончить с таким «предвзятым отношением» (буквально – «снять розовые очки»).

С июня 2012-го сельское хозяйство Северной Кореи стало переводиться на семейный подряд (переход завершился к 2016 году). Сельскохозяйственные кооперативы, в которых размер приусадебного участка был ограничен одной соткой, формально продолжают существовать, но, по сути, превратились в управленческие инстанции. В соответствии с новой системой большая часть пахотной земли передана в долгосрочное пользование «малым хозрасчетным звеньям», состоящим из одной-двух крестьянских семей каждое. Часть урожая – обычно около трети – крестьянам полагается сдавать государству, выплачивая таким образом своего рода натуральный налог. Остальным они могут распоряжаться по своему усмотрению. Результаты оказались легко предсказуемыми: продовольственное положение КНДР при Ким Чен Ыне начало улучшаться. Один северокорейский чиновник сказал мне по этому поводу: «В прошлом наши крестьяне иногда немножко ленились, но при нынешней системе им нет смысла лениться, и они работают очень хорошо». Что ж, работают они действительно на совесть: производство зерновых выросло на 20–25 %, и Северная Корея впервые за десятилетия приблизилась к уровню самообеспечения продовольствием.

С конца 2014 года начался перевод промышленности на систему радикального хозрасчета, скопированную с системы «двойных цен», существовавшей в 1980-е годы в Китае. В соответствии с этой системой предприятие сдает государству определенную часть произведенной продукции и получает за нее символическую плату. Все, что производится сверх этого количества, предприятие вольно продавать своим партнерам и потребителям по свободным ценам.

Показательно, что северокорейские СМИ мало пишут о происходящих реформах, по-видимому, опасаясь посеять ненужные сомнения в умах. В целом для народных масс сохраняется старая риторика: проверенная десятилетиями смесь коммунистической и националистической фразеологии. Однако специализированные журналы, адресованные управленцам и чиновникам, ведут себя намного откровеннее. В появившихся на их страницах в последние три-четыре года публикациях весьма подробно объясняют, как должна работать новая экономическая модель. В этих журналах публикуют даже известные любому экономисту графики с кривыми спроса и предложения, иллюстрирующие принципы рыночного ценообразования в новой модели. Появляются там и статьи с изложением основ современной (конечно же, рыночной) экономической теории в применении к новой экономической модели. Впрочем, такие слова, как «рынок» и «реформа», остаются крамольными и не используются даже в специализированных изданиях. Происходящие перемены полагается именовать «мерами по улучшению системы управления экономикой».

Систему двойных цен можно считать вариантом северокорейского госкапитализма: государственные предприятия работают в условиях рыночной экономики, но не меняют формы собственности. При этом еще в 1990-е в стране сложился заметный частный сектор. Во времена Ким Чен Ира этот сектор то поощряли, то пытались раздавить, а обычно просто закрывали на его существование глаза. Позиция Ким Чен Ына иная: частный сектор делает полезное дело, и его нужно терпеть, а временами и поощрять, хотя и не легализовывать полностью.

Впрочем, даже в официальном законодательстве сейчас появились лазейки, предназначенные для цеховиков, или, как их называют в Северной Корее, тончжу («хозяева денег»). В принятом в ноябре 2014 года Законе о промышленных предприятиях содержится статья 38, предусматривающая привлечение государственными предприятиями средств частных инвесторов, и речь идет не об инвесторах-иностранцах, а именно о богатых местных жителях, которые готовы пустить свои деньги в оборот под эгидой государственного предприятия.

Прекратились гонения на те частные предприятия, которые функционируют в КНДР уже не первое десятилетие, будучи формально зарегистрированными в качестве государственной собственности. Подобная фальшивая регистрация – весьма распространенная практика. Например, в последние 15–20 лет фактически частными стали почти все северокорейские рестораны, хотя официально они зарегистрированы как государственные. Частный сектор играет большую роль в розничной торговле, автотранспорте, междугородных пассажирских перевозках, рыбной ловле и, что важно, в жилищном строительстве. Послабления эпохи Ким Чен Ына привели к тому, что цеховики, с существованием которых власти мирились и раньше, окончательно вышли из подполья.

При Ким Чен Ыне была окончательно решена и проблема товарного дефицита: магазины и в столице, и в провинции забиты товарами. В последние годы продукция местного производства, несмотря на свое, скажем прямо, не очень высокое качество, ощутимо потеснила китайский импорт. В Пхеньяне и некоторых других городах стремительно возникают целые кварталы новостроек, в основном возводимых на деньги частных инвесторов. Ускорившийся при Ким Чен Ыне переход к рыночной экономике привел к существенному социальному расслоению, но нельзя сказать, что мы имеем дело с ситуацией, когда «богатые богатеют, а бедные беднеют». Благосостояние, в общем-то, растет у всех, хотя и разными темпами.

При этом выбранная Ким Чен Ыном модель преобразований отличается от китайского прототипа одной важной чертой: в КНР экономический рост сопровождался политическими послаблениями и частичным открытием страны для внешнего мира. Недаром китайская политика известна как «политика открытости и реформ». В Северной Корее реформы идут, но никакой «открытости» там не наблюдается: власть по-прежнему жестко контролирует страну, а меры по ее изоляции от внешнего мира даже усилились. Ким Чен Ын сделал ставку на сочетание рыночных реформ в экономике с сохранением крайне жесткого авторитарного режима в политике. По-видимому, только такой микс дает Киму шанс сохранить власть и встретить старость в своей резиденции, а не в тюрьме или изгнании. С точки зрения самого Ким Чен Ына и его окружения, у проводимого ими курса «реформ без открытости» просто нет альтернативы: мириться с сохранением отсталости они не могут и не хотят, но и подвергать угрозе стабильность режима тоже не желают.

Впрочем, судя по всему, подавляющее большинство граждан КНДР довольны нынешним курсом. Не факт, что в Северной Корее в последние годы жить стало веселее, но, безусловно, жить стало намного лучше – или, скажем так, жить становилось лучше до резкого усиления международных санкций, которое произошло в 2016–2017 годах и стало сказываться на экономике страны в 2018 году. Рыночная модель работает везде, но особенно эффективно, как показал опыт последнего полувека, она работает в Восточной Азии, и Северная Корея в этом отношении исключением не стала.

В последние годы жители рыбацких деревень и городов, расположенных на западном побережье Японии, равно как и жители российского Приморья, все чаще обнаруживают на морском берегу разбитые деревянные корабли, принадлежность которых не вызывает сомнений: это корабли из Северной Кореи. В некоторых случаях на борту обнаруживаются трупы северокорейских рыбаков, а иногда там находят и живых, хотя и крайне истощенных после многодневного дрейфа, людей. Однако чаще всего на берегу находят просто пустые деревянные корпуса, без какого-либо оборудования и даже без двигателя. Количество этих «кораблей-призраков» быстро растет. Полных данных по российскому Приморью нет, но известно, что на берегах Японии в 2017 году было обнаружено 66 таких кораблей, а в 2018 году их было найдено более 120.