Голод стал крупнейшей гуманитарной катастрофой, которую Восточная Азия видела со времен «Большого скачка» и связанных с ним экспериментов Мао в Китае конца 1950-х. Тем не менее голод стал также и причиной драматических перемен в Северной Корее. В начале XXI века северокорейское общество кардинально изменилось. Современное, «посткимирсеновское» общество было рождено голодом 1996–1999 годов.

Что является средоточием северокорейской жизни или, точнее, стало таковым с середины 1990-х годов, с того момента, когда старая, гиперцентрализованная, жестко контролируемая система пошла вразнос? Какая часть северокорейского города самая важная? Большинство северокорейцев сегодня, скорее всего, не будут мучительно выбирать между зданием городского Народного комитета и статуей Великого Вождя, уверенно (но про себя!) скажут: «Рынок, конечно!» Действительно, в середине 1990-х на Севере начался «рыночной бум», который не завершился и поныне.

Рынок по своей природе – воплощение низового капитализма. Не случайно другое (по общему признанию, более позитивное) название капиталистической системы – «рыночная экономика». Лишь немногие коммунистические режимы тем не менее когда-либо задумывались о полном упразднении рынков. С рынками приходилось мириться, хотя на них и распространялись всевозможные ограничения.

Вероятно, ни одна социалистическая страна не была так враждебна к рынкам, как Северная Корея 1960-х годов. В августе 1958 года, вскоре после упразднения частной торговли, Постановлением Кабинета министров № 140 было предписано полное изменение системы рыночной торговли. В большинстве районов страны рынки могли работать только три раза в месяц, а ряд товаров вообще запретили продавать и покупать на рынке. В этот список, кстати, попали все зерновые, включая и рис с кукурузой. К этому времени в КНДР завершилась коллективизация. Крестьяне обрабатывали земли, принадлежавшие крупным «кооперативам», находившимся под прямым управлением государства. Среди всего прочего «кооперативы» должны были продавать свою продукцию государству по заниженным фиксированным ценам.

Крестьяне сохранили небольшие приусадебные участки, продукцией которых, в основном овощами и зеленью, разрешалось торговать на рынках. Однако приусадебные участки северокорейских крестьян были намного скромнее по площади, чем в других социалистических странах, – не более 100 кв м на домохозяйство, а обычно – несколько меньше. Это было не случайно: Ким Ир Сен полагал, что, если у крестьян не будет сколь-нибудь заметных приусадебных участков, они сконцентрируются на работе в хозяйстве «кооператива».

В 1960-х годах частные рынки почти исчезли из северокорейских городов, чему идеологические власти были, кажется, рады. Однако экономическая реальность в итоге оказалась сильнее административных запретов. В 1969 году сам Ким Ир Сен признал провал радикальной антирыночной политики и отметил, что государственные северокорейские предприятия не в состоянии производить все то, что действительно нужно северокорейцу, так что обходиться без рынков страна не может. В 1984 году контроль над рынками был ослаблен и их количество увеличено. Кроме того, им разрешили работать ежедневно. Однако рынков по-прежнему стыдились, и они ютились на окраинах города, подальше от глаз начальства и интуристов. В Пхеньяне центральный городской рынок загнали под огромный виадук в самой восточной части столицы, на максимальном удалении от центра города.

До начала 1990-х годов северокорейские рынки были очень маленькими площадками. Их окружали высокие бетонные заборы, а сами площадки были всегда переполненными людьми. На рынках легко можно было найти многие недоступные в магазинах товары, однако ассортимент в целом не производил особого впечатления. Продуктов питания на рынках было мало – только яблоки, мясо, утки и цыплята, соевые бобы, домашние сладости, иногда рыба и картофель. Ни рисом, ни другим зерном там не торговали (по крайней мере, открыто) до 1990-х годов.

Рыночные цены были непомерными еще в 1980-е, то есть задолго до голода середины 1990-х годов: килограмм свинины в 1985 году стоил около 20 вон, или около четверти среднемесячной зарплаты; курица – около 40 вон, то есть половину зарплаты. Очевидно, что продукты питания по таким ценам могли покупать лишь немногие и только по особым случаям.

В 1980-х годах около двух третей торговых точек на типичном северокорейском рынке предлагали потребительские товары: одежду, импортные лекарства, сигареты и табак и т. д. С начала 1980-х годов рынки стали основными центрами торговли контрабандой, а иногда и товарами, похищенными с государственных предприятий. Власти знали об этом, но мало что могли сделать, чтобы остановить торговлю.

В начале 1990-х Северная Корея потеряла прежнюю возможность покупать у Советского Союза и Китая товары по заниженным ценам. Это привело к глубокому экономическому кризису. Вскоре на страну обрушился голод. Однако прекращение помощи со стороны СССР и последовавший за этим жесткий кризис привели к взрывному росту частных рынков. Сегодня, если верить северокорейской шутке, на северокорейском рынке можно купить «все, кроме кошачьих рогов».

Вторую половину 1990-х годов в Корее будут помнить не только как время великой гуманитарной катастрофы, унесшей жизни от полумиллиона до миллиона человек. Это время было также временем беспрецедентной мобильности, когда огромные массы люди покидали свои родные места. Одни снимались с насиженных мест просто в поиске пропитания, а другие с энтузиазмом занимались бартерной торговлей. Ключевыми центрами новой экономической активности стали рынки. По состоянию на 1999 год в стране насчитывалось около 300–350 рынков, подавляющее большинство которых, впрочем, представляли собой просто отгороженные участки земли. По оценкам, в 1999 году средний северокореец покупал около 60 % продуктов питания на рынке. По потребительским товарам этот показатель был еще выше – более 70 %.

Рынки – не только территория торговли. К концу 1990-х там появилось множество частных закусочных и ремонтных мастерских. В некоторых случаях при рынках возникли и своеобразные биржи труда, на которых ждали потенциальных заказчиков бригады рабочих-«шабашников». Параллельно с этим рынки стали перемещаться с окраин в центр города, зачастую располагаясь либо рядом с железнодорожной станцией, либо просто на удобной городской площади. В 2002 году, в ходе так называемых мероприятий от 1 июля власти в очередной раз ослабили ограничения, с которыми сталкивались рынки. Примерно в то же самое время местные власти во многих городах взялись за оборудование рынков, так что все чаще рынки в провинции представляют собой не огражденный участок вытоптанной земли, а вполне привычные для наших читателей комплексы с навесами, а то и с закрытыми торговыми помещениями. На самом севере страны, в находящемся прямо на границе с Китаем городе Хверёне, в котором когда-то родилась Ким Чен Сук, жена Ким Ир Сена и мать Ким Чен Ира, например, под рынок отдали участок территории в центре города, который ранее занимала местная школа, причем этот участок находится в шаговой доступности и от уездного комитета ТПК, и от памятника Ким Чен Сук.

Вокруг рынков стала формироваться инфраструктура поддержки. Жители домов, которые располагались поблизости от рынка, стали сдавать площади торговцам для использования в качестве складских помещений. Вокруг рынков начали возникать и импровизированные постоялые дворы, где за плату можно было переночевать – при этом владельцы бизнеса решали вопросы с «народной группой» инминбан и местной полицией, так что шансы попасть под ночную проверку сукпак комёль сводились к минимуму. Появились там, увы, и бордели – проституция, в целом искорененная еще в начале 1950-х, вернулась в северокорейские города.