Сегодня первый день ремонтных работ, день, к которому Том так одержимо готовился. Он так упорно работал, вот почему я проснулась в такую рань: чтобы доказать, что отношусь к делу так же серьезно, как и он. Как там обычно одеваются строители? Я не совсем в курсе. В конце концов решаю надеть майку, черные джинсы и трусы производства Трули. На них поперек задницы красуется надпись «ДЕРЕВЕНЩИНА». Глаза жирно обвожу черным. Волосы ставлю надо лбом на манер Элвиса. Туго шнурую ботинки. Я девушка серьезная.

Открываю дверь студии и выхожу в этот прекрасный свет. Мне остро не хватает чемодана: обычно в такое время я способна подняться исключительно ради того, чтобы ехать в аэропорт. Бросаю взгляд на экран своего новенького телефона. Половина шестого.

Пора вести себя как взрослый человек.

Том поставил палатку под окном моей спальни, прямо на траве, прямо как Валеска из моих детских фантазий. Ни одна живая душа не проскользнет мимо этой палатки к стеклянной двери моей студии. В данный момент полог палатки застегнут на молнию. Внутри подозрительно тихо.

Я подхожу поближе и легонько скребу пальцем полог. Изнутри скребется в ответ Патти.

– Том? Вода в доме перекрыта? Я сейчас лопну.

Каждый раз, когда мне приспичивает воспользоваться удобствами, она оказывается перекрыта. Или не перекрыта, но включать ее нельзя. Это страшно бесит.

Из палатки не слышно ни звука. Я приоткрываю молнию ровно настолько, чтобы Патти могла протиснуться наружу. Она семенит к ближайшей поросшей травой кочке и с явным наслаждением облегчается. Я уже вполне созрела последовать ее примеру.

– Том? Ты там?

– Что такое? – Язык у него заплетается со сна.

Повисает пауза.

– Вот черт!

В палатке слышится какое-то шуршание и пыхтение, и наконец оттуда выбирается Том. Я думаю, что это как нельзя больше походит на процесс появления ребенка не свет.

– Черт! Сколько времени?

Он окидывает меня взглядом с ног до головы: мою прическу, макияж и все остальное.

– Пять тридцать, – с нескрываемой гордостью в голосе говорю я.

– У меня телефон вырубился. Я проспал. Черт!

Он трет ладонями лицо, и футболка у него на животе слегка задирается, обнажая пупок. Кажется, я сама готова вырубиться, как тот телефон. На этом плоском твердом животе при желании можно было бы без проблем подписать какой-нибудь важный документ. Шариковой ручкой.

Безопаснее, напоминаю я себе инстинктивно в ответ. Безопаснее. Одно это слово дает мне силы сфокусировать взгляд на чем-то еще, кроме его лица и тела.

– Слава богу, ты проснулась, – вздыхает он.

Можно подумать, я спасла ему жизнь.

– Пустяки.

– Ты же… не только что пришла домой, нет?

Он переводит взгляд с моего накрашенного лица на мой наряд, и в его глазах на мгновение мелькает боль. Он что, решил, я была с мужчиной?

– Я допоздна работала в баре, а потом поставила себе будильник, как большая девочка. Я была здесь. И всегда буду здесь.

Том с облегчением выдыхает. Потом опускает руки, и полоска кожи между футболкой и поясом исчезает из виду. Я тоже выдыхаю.

– Ты как-то раз сказала мне, что плохие девочки ложатся спать в шесть утра.

Развивать эту тему я не намерена.

– Так вода в доме уже перекрыта или еще нет?

– Нет, еще не перекрыта. – Он в смятении скрывается в палатке. – Черт, ребята будут тут с минуты на минуту!

До меня доносится шорох натягиваемой одежды. Зря палатки сейчас делают такими плотными.

Я возвращаюсь к себе и приношу Тому новенький портативный аккумулятор, который купила вместе с телефоном. Еще одна жалкая попытка продемонстрировать ответственный подход.

– На, воткни свой мобильник.

– Да уж, хорошенькое начало, нечего сказать, – бормочет он себе под нос и протягивает руку за аккумулятором. – Пожалуйста, не говори Джейми, что я проспал. Он потом будет это припоминать мне при каждом удобном случае.

– Не переживай. Я же знаю, что он за человек. Разговоров хватит на много лет. Но до работы тебе сегодня добираться примерно ярдов тридцать, так что никуда ты не опоздаешь. Все будет в полном порядке. – Мне больно видеть, как строго он себя судит. – Даже если бы ты проснулся в девять утра, ничего страшного не случилось бы.

– Нет, случилось бы, – отзывается он из своей палатки с ноткой раздражения. – Все, что я делаю, должно быть идеально.

В его устах это слово звучит как бремя. И это я навесила его на Тома. Мы все навесили.

Я иду в туалет, потом чищу зубы и обхожу пустой дом. Волшебный утренний свет косыми лучами бьет в окна. У меня такое чувство, что все происходит слишком быстро; в суете сбора вещей и попыток не сталкиваться с Томом я совершенно забыла, что все это вот-вот останется в прошлом. Я не готова попрощаться с этим. Подхожу к стене и глажу ее, чувствуя, как старые обои потрескивают под пальцами. Ну почему нельзя сделать так, чтобы все это существовало вечно?

– Я люблю тебя, – шепчу я дому. – Спасибо тебе. Прости меня.

Перехожу к камину. Надо будет проследить, чтобы его прикрыли какими-нибудь простынями, что ли, чтобы не повредить. Каждый гвоздь, вбитый руками Лоретты, бесценен. Сколько же крохотных ниточек, связывающих меня с ней, будет разорвано, когда этот дом обдерут до кирпичей. Меня охватывает острое желание попросить Тома все отменить.

Если бы я посмотрела ему в глаза и хорошенько попросила, он сделал бы это.

Во входную дверь стучат. Открываю ее и обнаруживаю на пороге троих крепких ребят в безупречно белых рубашках поло с вышитыми логотипами «Ремонтно-строительные работы Валеска». Я немею от гордости. А ведь я только что практически всерьез собиралась просить Тома разрушить его жизнь. Он стоит больше, чем старые обои. Вот о чем я должна сейчас думать: это главный шанс Тома.

Что нам говорит краткий курс молодого бармена? Определи альфу-самца.

– О, опять герл-скауты пожаловали? Проваливайте прочь!

Лысый принимается озираться по сторонам, пытаясь сообразить, в тот ли дом они пришли. Тот, что помоложе, ухмыляется. Тот, что постарше, поджимает губы. Ага, вот и альфа-самец.

– Я просто развлекаюсь. Меня зовут Дарси. Том голый, поэтому не может сейчас выйти, но очень скоро появится.

– Вовсе я не голый! – раздраженно рявкает Том, входя в комнату.

Выглядит он, впрочем, так, будто совсем недавно еще был голым: волосы всклокочены, на сизой от пробивающейся щетины щеке отпечатался след подушки. Роскошный мужчина!

– Дарси, сделай одолжение, веди себя прилично.

– Не могу нести ответственность за то, что говорю до шести утра, – развожу я руками. – И до кофе. А теперь послушайте меня внимательно, пожалуйста. Я хочу, чтобы с этим камином обращались как с человеческим ребенком. – Я похлопываю ладонью по каминной полке и удаляюсь в кухню.