Я останавливаюсь, потом делаю узелок и отрезаю нитку.

– Том – лучший человек на земле. Ходячее воплощение идеала мужчины. Я привыкла к тому, что он принадлежит ей. Но теперь… – Я роняю иголку на ковер и, чертыхнувшись, принимаюсь шарить рукой по полу. – Теперь он свободен, и, кажется, меня надо запустить из пушки в космос. Я только что грязно его домогалась. – Иголка втыкается мне в палец, и я снова чертыхаюсь. – Он меня испугался.

– Ой, да прямо!

Трули начинает смеяться как невменяемая, потом идет в туалет, который в ее крошечной квартирке расположен практически тут же, и до меня доносится энергичное журчание.

– Он с самого приезда врал. Собирался сказать после того, как будет закончен ремонт. Сказал, что так безопаснее. – Я морщусь. – Безопаснее! Что я, по его мнению, должна была сделать? Отколошматить его? – Тут я вспоминаю кухню. – Ну ладно, допустим.

Трули сплевывает зубную пасту в раковину.

– Может, он сомневался в собственных способностях.

– Да нет, дело совсем не в этом. – Я опять вспоминаю кухню. Кое-какие части тела Тома Валески упирались мне в живот более чем недвусмысленно. – Он хочет делать ремонт, не отвлекаясь на меня, которая ходит вокруг него кругами, пытаясь его понюхать. Так что мне надо взять себя в руки и продержаться следующую пару месяцев. Можно, я поживу это время с тобой?

– Нет, – мило улыбается она. – Ты поживешь это время с ним.

Я тащу ее в спальню и включаю свет. Потом стаскиваю с нее кеды с рисунком в виде вишенок, и она, как была, в одежде, забирается в кровать. И начинает плакать.

– Что случилось?

– Я так устала, – всхлипывает она. – Мне даже лежать больно.

Я аккуратно укладываю на подушке ее волосы.

– Знаю, но сейчас ты уснешь. А когда проснешься, я буду тут и помогу тебе упаковать готовый заказ.

– Зуб даю, из-за Винса ты никогда кухню не громила, – говорит Трули.

Глаза у нее слипаются, слезы текут по щекам в волосы.

– Никогда.

– Интересно. Джейми об этом лучше не знать.

На долю секунды я не могу понять, о чем идет речь, но потом решаю, что она разговаривает сама с собой. Она единственная из моего окружения, которую я на пушечный выстрел не подпускаю к Джейми.

Она моя на все сто процентов.

– Нет уж. Он примчался бы сюда первым же рейсом. Бизнес-класс, место у окна. Блондинистый сноб в костюме, попивающий вино и недовольно взирающий на мир внизу, спешащий вырвать Тома из моих когтей.

– Звучит соблазнительно, – заплетающимся языком произносит Трули, уже совсем засыпая, и ее голова падает набок.

Боже правый! Произнесенное Трули с придыханием «Он такой красавчик» эхом висит в воздухе. Может, Джейми внедрился в первобытный рептильный мозг Трули, как клещ?

Вернувшись в гостиную, я вновь усаживаюсь в кресло с иголкой и ниткой. Я скучаю по моему кошмарному красавчику-брату. Сильнее всего на меня накатывает именно в такие моменты, в темноте, когда нет ни музыки, ни кого-то, с кем можно было бы поговорить. Его отсутствие для меня – все равно что какая-то пустота внутри, и я не знаю, чем еще ее можно заткнуть. А вдобавок ко всему я еще и облажалась по-крупному. Вспоминаю выражение малодушного ужаса на лице Тома. Я была слишком честна. И трезва как стеклышко.

Бутылка дешевого вина стоит на ковре, похожая на пингвина.

– Что? – обращаюсь я к ней. – Оставь меня в покое хоть на минуту.

Принимаюсь за шитье, не сводя глаз с иголки.

Бутылка продолжает меня гипнотизировать.

Несколько якорьков спустя я сдаюсь и откупориваю ее, чтобы понюхать. Потом делаю небольшой глоток прямо из горлышка, потом еще один, потом глотки становятся все больше и больше. На дне остается еще примерно с бокал. Вспоминаю, как Том исследовал содержимое моего мусорного бачка. И о задаче, которую Трули мне доверила выполнить.

– Я должна сконцентрироваться, – строго говорю я бутылке и убираю ее в холодильник.

Движения отзываются противным трепыханием в груди. Черт, я забыла дома лекарство!

Впервые я ощущаю беспокойство за себя. Это хуже, чем когда я оставила своего жалобно лопочущего Ферби умирать под моей кроватью. Как мне исправить эту вопиющую небрежность? Похлопываю себя по груди:

– Эй, ты, держись там.

Мне давно уже пора обследоваться и сделать ЭКГ, но на эти приемы со мной всегда ходил Джейми. Я – дитя. Всего лишь Принцесса, которая заигралась во взрослую.

Я должна пришить все эти якоря до того, как Трули проснется. Буду представлять, что я – эльф, который помогает сапожнику. Буду шить не покладая рук. А вдруг это поможет отвлечься от мыслей о Томе, который разгуливает по свету, свободный и ослепительный.

Может, у меня получится его убедить, оптимистически подает голос мозг, и я тут же втыкаю иглу в палец.

Как я могла рисковать причинить ему боль и потерять его – всего лишь ради того, чтобы заполучить его тело?! Для этого надо быть самым худшим человеком на свете. Самым легкомысленным и беспечным. Не способным на серьезные отношения. Ах да. Я же такая и есть.

– Плесень водоплавающая, – говорю я себе и продолжаю орудовать иголкой.

Уже даже не помню, когда я в последний раз видела рассвет.

В прошлой жизни я уже закинула бы в машину свою фототехнику и ехала на съемки, чтобы не упустить этот сливочный cвет. На заре любой человек становится прекрасным. Эта сияющая дымка творит с лицами такие чудеса, на которые не способна никакая компьютерная обработка. Она преображает все, чего бы ни коснулась.

И тем не менее, несмотря на все вышесказанное: пристрелите меня кто-нибудь, пожалуйста. Это невозможная рань. Я лежу в кровати и смотрю на потолочные балки.

Я почти уже было купила палатку, но Том покачал головой и передислоцировал меня в студию на заднем дворе. Ну вот, Дарси, и тебе тоже местечко на складе нашлось. Все то время, что он пристраивал мой матрас на кровати, мы с ним старательно избегали смотреть друг другу в глаза. Даже жизнерадостное чихание Патти не помогло разрядить обстановку. Прости, маленький буфер, тетя Дарси наделала дел.

Я разрушила кухню и мою самую старую дружбу.

У меня в ушах звучит мой собственный голос: «Том Валеска, войди в меня». Он становится все громче и громче, пока мы, морщась, не расходимся подальше друг от друга. Обыкновенно Том без труда заминал мои сумасбродные выходки, но эта была уже чересчур. Я постоянно ловлю на себе внимательный взгляд этих золотистых, как ламповый свет, глаз. Какой-то голосок глубоко внутри – видимо, оптимизм – нашептывает мне, что он обдумывает мое предложение и рассматривает его со всех сторон. Оценивает и ищет в нем подвохи. Покажи мне, на что ты способен.