– Нет, спасибо, я не пойду, – решительно отказала Женя.

– Пойдем, тебе понравится. Там еда домашняя. Шашлыки – это настоящие шашлыки, ты такие не пробовала. Красота вокруг, горы. Ты не пожалеешь.

Несколько раз Женя отказывалась, но в результате согласилась. Она выбрала свое самое закрытое платье, лишь слегка подкрасила глаза и поехала. В его машине по дороге в горы она боялась смертельно, но старалась держаться естественно. Сева сам виноват, думала она, он сам все это устроил. «Оставил меня одну, семь лет вместе не отдыхали, а ты уехал!» Сколько раз он ей говорил, что человек может иметь сексуальные связи без всякого чувства, без всякой мысли, что это никак не затрагивает его душу. Он называет это жаждой жизни. Сейчас пришла ее очередь узнать, что же это такое.

Ресторан – несколько столиков во дворе частного дома, располагался высоко в горах. Семья, муж и жена, сами готовили блюда армянской кухни и подавали гостям на стол.

Впервые в жизни Женя попробовала долму – рубленую баранину, завернутую в виноградные листья.

– Ты не знаешь долма? – удивился пузатый хозяин дома. – Что, в Москве не кушают долма?

– Вкуснота фантастическая. Но я в Москве не пробовала.

– Подожди, дорогая, не пей. – Хозяин забрал со стола кувшин с домашним вином. – Сейчас откроем карас для москвички.

– Карас – это глиняный кувшин с вином, который зарывают в землю и выдерживают вино не меньше трех лет, – объяснил Саша. – Открывают только по особым случаям.

– Ну, ты пила такое вино в Москве? – спросил хозяин. Они чокнулись. – Настоящий армянин, когда чокается с женщиной, всегда свой бокал держит ниже, потому что он уважает женщина. У вас в Москве не так. Слушай, зачем эта Москва нужна? У меня здесь все есть. Свои коровы есть, немного овец есть, свои сыры, свое вино. У меня никакого холодильника нет, все храню в погребе. У меня погреб самый большой в городе.

Саша во время обеда был неразговорчив, он не отрываясь смотрел на Женю.

– Тебе нравится? Правда здесь лучше, чем в городе или там, где отмечали день рождения Лены?

– Да, здорово. Очень вкусно и интересно.

– А вот там, выше в горах, еще интереснее. Мы совсем недалеко от водопадов. Я знаю дорогу, мы минут за сорок дойдем. Такая красота, не хуже Ниагары.

– Нет, выше я не пойду. Я была здесь в Геленджике несколько лет назад, мы зашли высоко в горы, заблудились, потом еле выбрались. – Жене совсем не хотелось идти с ним вдвоем в горы, где вокруг ни души.

Они вернулись в город. Саша вышел из машины и пошел вместе с Женей к фургону. Она поняла, что он намеревается войти. Ужином ее в ресторане накормил, значит, считает, что в своем праве. Она, конечно, хотела отомстить Севе, но похода в ресторан ей было достаточно для этой цели.

– Нет, я не такая, – старательно подбирая слова, сказала Женя. – У меня муж. Если ты все это устроил для того, чтобы теперь меня поиметь… Сколько стоил наш обед? Я готова вернуть тебе деньги сию же секунду. То, что я попробовала долму, не значит, что я тебе готова оплатить своим телом.

– У меня даже таких мыслей не было! – Он, кажется, обиделся. – О чем ты говоришь? Вы в Москве такие испорченные. У нас здесь совсем другие отношения между людьми. Я тебя просто проводить хотел.

– Ой, ну извини тогда, Саша. Я не хотела тебя обидеть. Спасибо за вечер.

И Женя мышкой юркнула к себе. Теперь даже этот кузов показался ей домом, где можно спрятаться.

Она сидела в конуре и обдумывала свое положение: надо сваливать, потому что все это в ее планы никак не входило. Сегодня ей удалось отбиться, но неизвестно, что будет дальше.

На следующий день она поменяла билет и улетела в Москву.

В Москве выяснилось, что папе было тяжело. Все легло на него, мама и Таня работали и почти ему не помогали. Сева жил все это время у матери и был на даче только один раз.

– Во-первых, я все время на работе, а потом – кому я там нужен? СГП на меня волком смотрит, дочь родная тоже. Она какая-то дикая. Возьмешь на руки, вырывается. А о чем с ней говорить, я не знаю, – оправдывался Сева, когда они встретились и Женя высказала ему свои претензии.

– Я тебя сто раз просила, не называй так папу – СэГэПэ. Кроме того, если бы ты с дочерью проводил больше времени, она бы тебя не дичилась, – с досадой сказала Женя.

– А я что, не хочу проводить с ней время? Но как? Как это возможно, когда она все время у родителей на Басманной? Вот начинается новый учебный год, и она опять, насколько я понимаю, идет в сад там, а не рядом с нами?

– Ну что я могу поделать? Они не хотят Лёлю отдавать. Они ее любят, жить без нее не могут. Как я ее заберу? Это убьет папу.

– Почему мы не можем жить нормально, как семья? Для чего я женился-то?! Всю жизнь живешь маминой головой. Говорю тебе, пошли ты маму на хрен! Я у тебя муж!

– Послать маму? – переспросила Женя, сощурив глаза. – Это вместо спасибо за все, что они для нас делают? Мы живем в квартире, которую родители нам купили, и если бы не их помощь, мы бы с тобой на наши зарплаты не протянули бы.

– Большое спасибо твоей маме. Может быть, моя мама и портит нам жизнь, но я считаю, что в соотношении восемьдесят к двадцати твоя мама портит нам жизнь сильнее. Она считает, что ты должна быть при ней, а я это так, просто даже не знаю кто. Она соображает, что молодую женщину надо сексуально удовлетворять, и я, вероятно, в ее представлении просто живой хуй и не более того. Мать твоя не хочет, чтобы ты жила со мной, она хочет, чтобы ты жила с ней. Этот Сева, думает твоя мама, три-четыре раза в неделю доставит дочке удовольствие – и хорошо. А больше зачем он нужен? На хрена на него смотреть? А еще кормить надо.

– Оставь в покое мою мать!

– Почему с самого начала у твоей матери на лице ничего, кроме недовольства при виде меня, не было написано? Никогда и ничего.

– А твоя мать меня обожает, ты хочешь сказать? Что у нее на лице написано?

– Да, в основном тоже недовольство. Но не всегда! Бывают времена и мгновения, когда даже более чем расположение. А у Елизаветы Львовны одна ненависть и ничего более. Я вообще никогда ничего другого с ее стороны не чувствовал. И твоей матери, и твоему отцу, и твоей сестре я был противен с первой секунды. Почему – я понять не могу. Нет больше людей в мире, которым я вот так противен с первой секунды и всю жизнь.

– Как ты хочешь, чтобы они к тебе относились, когда они видят, как ты относишься ко мне? Ты говоришь, ты у меня муж? Тоже мне муж – объелся груш.

– Что ты имеешь в виду? Как я к тебе не так отношусь?

– А вот это что? – Женя ринулась к свой сумочке и достала вещественное доказательство – программку мюзик-холла. – Что это такое? У тебя постоянно какие-то бабы, все время какая-то крутня, сплошное вранье! Мои родители – умные люди и прекрасно все понимают. Это я, идиотка, живу в розовых очках, хотя сколько раз мне почти открытым текстом говорили…