– Я работаю все лето, я не могу на даче сидеть. А папа плохо себя чувствует. Ты не можешь никуда ехать, – сказала Елизавета Львовна.

– Пусть Таня ему поможет. Я сколько лет не вылезаю с дачи, а она каждый год ездит с Юрой в отпуск. Да еще и требует, чтобы Сева ко мне на дачу не приезжал.

– Глупости, ничего такого она никогда не говорила. Сева сам не очень рвется на дачу. За все эти годы сколько времени он там провел со своим собственным ребенком? Трех дней не наберется.

– Еще как говорила. – Женя процитировала слова сестры: – «Пусть Сева не приезжает, он будет тебя отвлекать»… Это вообще что такое?! Ты что, не помнишь, как, когда мы только поженились, я уехала на дачу сидеть с Юлей, а Сева приезжал ко мне тайком и свистел под окнами, чтобы я вышла к нему? А то не дай бог, его бабушка увидит! А потом последним поездом уезжал назад в Москву. Конечно, после такого отношения он не любит на дачу ездить.

– Но в результате-то он тебя все-таки утащил с дачи, и вся забота о ребенке упала на бабушку. А она после инфаркта и с костылем. Но он об этом разве думал?

– Мы были молодожены, это было мое первое лето с мужем, и именно с мужем я хотела его провести! И ребенок, прости меня, все-таки не наш был, а Танин. В общем, дача не дача – мне ничего не интересно. Я поеду отдыхать в этом году с мужем. Я заслужила, я тяжело работаю, в конце концов!

…Сева плюхнулся на песок рядом с Женей.

– Ну что, ты совсем сумасшедшая? Что ты устраиваешь? Нам там и быть не надо совсем, мы все время будем на пляже или в городе. А ночевать – какая разница где? Есть свой угол и хорошо. И мы одни, никто нам в затылок не дышит.

– А как вещи там оставить, когда мы уйдем на пляж?

– Дверь закрывается.

– Как закрывается? Там просто какая-то железяка, ни замка, ни ключа. Ее любой отодвинуть может. Я уже была в Геленджике с Иркой, мы жили в нормальной комнате, с окном, со шкафом. Там была кухня, можно было чай вскипятить. А это что?

– И здесь можно. Они разрешают чай вскипятить на кухне.

Так и зажили. Питались днем в столовых рядом с пляжем, вечерами ходили в рестораны. Все дни напролет Сева играл в преферанс, но Женя заранее знала, что так оно и будет, и не роптала. Она загорала, плавала и болтала с Леной, женой одного из Севиных карточных партнеров, которая до приезда Жени умирала от скуки. Через неделю Сева вдруг объявил, что должен возвращаться в Москву.

– Собирайся, поехали домой. Мне надо на работу.

– Как домой? Я не отдыхала семь лет, я поссорилась с родителями, приехала сюда к тебе – и все это ради недели жизни в этой конуре?

– Меня с работы вызывают, ты понимаешь? Надо возвращаться. Остаток отпуска проведешь на даче, с ребенком.

– Почему ты мне заранее не сказал, что уезжать собираешься? Ты же знал, что я еду на три недели. У меня обратный билет уже куплен. Я семь лет не отдыхала.

– Если я еще раз услышу про семь лет, я сойду с ума! – Сева выскочил из фургона, хлопнув дверью.

Когда он вернулся, Женя сидела на том же месте.

– Знаешь что, ты права, – сказал он. – Ты оставайся. Оставайся, отдыхай до конца своего отпуска. А я поеду.

2

Сева уехал. Женя его проводила до автовокзала, но не поехала с ним в Анапу – своего аэропорта в Геленджике не было, самолеты из Москвы и обратно летали до Анапы, а оттуда надо было добираться полтора часа по серпантинной дороге в горах над расстилающимся внизу морем.

Они почти не разговаривали, оба чувствовали себя обиженными. Женя вернулась в свою конуру, упала на топчан и проплакала больше суток. На следующий день она так и не вышла ни поесть, ни на море, несмотря на то, что фургон раскалился, как духовка. Обида душила ее, она не могла отогнать подозрения, что Сева вот так бросил ее не из-за работы, а совсем по другой причине.

У Севы была своя жизнь. Он никогда не был на коротком поводке, а беспрерывно таскался по разным своим делам: преферанс, ипподром, баня, друзья, кабаки. Где он, что делает, с кем – в точности Женя никогда не знала, у него всегда был один ответ: по друзьям, пишу пулечку.

Она все время его вычисляла, обзванивала друзей, пыталась поймать на обмане или несовпадениях, но Сева всегда выходил сухим из воды. В любых обстоятельствах, не важно, какие у нее бывали подозрения, он вел себя как ни в чем не бывало, ничем не выдавая себя. Он никогда не менялся, не говорил по телефону заговорщицким шепотом и не замолкал, когда Женя входила в комнату. Женщины не звонили ей домой, и никто не вешал трубку, услышав ее голос. «Ну, так что, может, он трахнул кого», – иногда думала Женя и старалась не обращать на это внимания. Сейчас, после его отъезда, она нашла на полу выпавшую из его чемодана театральную программку мюзик-холла. Сразу вспомнила, как он в своих рассказах о карточных партнерах упомянул одного известного театрального актера и его жену, солистку мюзик-холла. «Сногсшибательная женщина. Красота и порода. Ухоженная, одевается потрясающе, с таким вкусом» – Сева сказал так пару раз и больше не возвращался к этой теме, а теперь Женя увидела ее имя в программке – Вероника Никитская. Женя так и села на кровать от озарившей ее догадки: «Как же я могла забыть! Он ведь не так давно как бы между делом небрежно передал слова Никитской, сказанные о каких-то их общих друзьях. Увидев любовницу своего знакомого, жену которого она тоже знала, Вероника сказала: «Я никогда мужчин не понимала и сейчас говорю окончательно: не понимаю и не смогу понять никогда! Когда у тебя такая жена и подруга – молодая, красивая, умная и любит тебя, зачем нужен кто-то еще?» А что, если она говорила обо мне?»

На третий день Женя решила, что осталась тут, чтобы отдыхать, а не плакать, и пошла на море. Пришлось рассказать Лене и ее мужу-преферансисту, что Сева улетел в Москву, потому что ему срочно надо было вернуться на работу.

– Бывает. Но ты приехала отдыхать, и надо получать удовольствие. Вот у Лены сегодня как раз день рождения, мы тебя приглашаем отметить с нами в ресторане.

Вечером поехали всей компанией в Анапу в ресторан. Жене страшно не хотелось идти, она боялась убогой провинциальности, но ресторанчик оказался вполне приличным, играл живой оркестр, было весело и непринужденно. Саша, парень из их компании, робко ухаживал за ней. Он был местный, а не отдыхающий, как все остальные, поэтому на пляж приходил редко, ему в отличие от туристов надо было работать. Женя раз в два-три дня звонила домой, чтобы поговорить с родителями и узнать, все ли в порядке с дочерью, и пару раз Саша помог ей без очереди пройти в междугородний переговорный пункт. Очереди в телефонный пункт стояли бесконечные, надо было выстаивать на жаре не меньше двух часов, и Женя была благодарна Саше за помощь.

Саша стал теперь захаживать на пляж регулярно. Рассказывал немного о своей семье: после того как деда репрессировали, его бабушка, ленинградская еврейка, переехала в Геленджик подальше от больших городов и всевидящего глаза НКВД.

– Давай сходим в ресторан, но не туда, куда вы, курортники, ходите, а в те места, которые мы, местные, знаем, – однажды предложил он, заметно робея.