Старик пожевал губами и требовательно протянул к Элизабет руку с распухшими суставами. Она не стала спорить и безоговорочно отдала третью монету.

Прохожие объяснили ей, что церковь Святой Эулалии находится у старых городских ворот, которыми давно никто не пользуется. Элизабет долго кружила по лабиринту узких улиц, пока одна из них наконец-то не вывела ее к искомому месту. Церковь Святой Эулалии в сравнении с величественной мощью собора в родном городе Элизабет показалась крошечной и бедной. Лишенная мало-мальских украшений каменная башня с круглым окном у самого свода и единственным колоколом не вызывала восхищения, но, видимо, суровая простота фасада и должна была олицетворять смирение и скромность. Элизабет обошла башню, рассматривая кладку фундамента, и действительно обнаружила на нескольких крупных камнях нижнего ряда нужный символ. Только вот приблизиться к разгадке она сумела ненамного. Кем был тот таинственный каменщик? И имел ли он отношение к семьям Диего и загадочной незнакомки?

Она вздрогнула, когда тишину разорвал резкий удар колокола. Осталось совсем немного времени, как раз на то, чтобы дойти до городских ворот. Но сквозь затихающий гул раздался цокот копыт, и на площади остановилась скромная карета без герба. Элизабет вовремя шагнула в тень, чтобы не попасться на глаза одетой в черное даме. Лицо той скрывала густая вуаль, но девушка сердцем, а не глазами, узнала в женщине ночную гостью Диего. Дама скользнула черной тенью в церковь и исчезла в ее прохладном сумраке. Элизабет выждала немного, а затем решительно отворила тяжелую дверь. Сердце ее колотилось так громко, что, казалось, его слышит не только она. Девушка прошла вдоль ряда скамей и остановилась неподалеку от скромно убранного алтаря. В церкви она находилась в одиночестве. Ни дамы, ни священника тут не было. Куда пропала таинственная незнакомка? К кому она пришла и зачем? Рискуя быть обнаруженной, Элизабет обошла помещение еще раз, а затем вышла наружу.

Карета исчезла, из чего Элизабет сделала вывод, что дама либо незаметно вышла через другой выход и уехала, либо решила задержаться в тайном помещении надолго. Испытывая разочарование оттого, что загадок лишь прибавилось, Элизабет развернулась, чтобы уйти. Семья шорника не станет ее дожидаться, если она опоздает. Но сзади вдруг послышались торопливые шаги. Девушка оглянулась и увидела одетого в лохмотья бродягу. Испугавшись того, что тот собирается ее ограбить, она громко вскрикнула. Но бродяга приложил палец к своим губам, призывая к тишине, и быстро, пока Элизабет не опомнилась, заговорил:

— Тебя интересует эта сеньора. Я знаю, куда она ходит и зачем. Дашь десять монет, покажу.

— У меня с собой только две.

— Давай сейчас. — Бродяга протянул грязную, покрытую струпьями руку. — Остальное принесешь потом. Никому ни слова. В ту ночь, когда на небе появится красная луна, буду ждать тебя у старых ворот.

— Ты меня ограбишь и убьешь, — засомневалась Элизабет.

— Не меня тебе стоит бояться, — осклабил в улыбке гнилые зубы бродяга. — А дамы этой. Но только я могу показать тебе то, что желаешь узнать. — Он окинул взглядом платье Элизабет и добавил: — Надень мужской костюм и приходи, когда взойдет красная луна.

С этими словами бродяга ушел, подкидывая на ладони полученные монеты. А Элизабет еще долго стояла, глядя ему вслед, понимая, что расплатилась сейчас не за тайну, а за собственную безопасность. Опомнилась она тогда, когда раздался новый гул колокола и, подобрав юбки, бросилась бегом к воротам.

Прошло еще немало дней и ночей до той, когда на небе наконец-то показалась красная луна. Элизабет обдумала план побега и приготовила мужской костюм. Может, если бы в это время Диего дал ей тайный знак и пригласил на свидание, она бы раздумала отправляться на такую опасную авантюру. Но от сеньора де ла Торре не было ни весточки. Элизабет страдала и, чтобы не утонуть в пучине отчаяния, обдумывала побег. Она рисковала — и прежде всего своей жизнью. Поэтому, ночь за ночью глядя в узкое окно на белую луну, Элизабет ожидала, что та окрасится в кровавые тона. Она боялась и в то же время желала этого. Тайна дамы в черном казалась ей напрямую связанной с Диего и его молчанием. Элизабет отдала ему почти все: свою честь, свое сердце, свои мысли. Она была его, и без него ее жизнь теряла ценность. Иногда в мучительное ожидание врывались отрезвляющими ветрами сомнения: как переживет отец гибель дочери, если она не вернется? В такие дни Элизабет была особо нежна со старым Гильером и обещала себе не думать о Диего, даме и тайне, их связывающей. Но наступали сумерки, и она снова выглядывала в окно.

В ту ночь, когда луна пролила на город кровавый свет, Элизабет переоделась в мужское платье, заткнула за пояс остро заточенный кинжал и бесшумно выскользнула из дома. В кошельке позвякивали монеты: пятью из них она обещала расплатиться с мальчишкой-конюхом с постоялого двора за то, чтобы тот раздобыл ей на эту ночь коня, а остальные предназначались бродяге.

Кровь забурлила в венах, когда Элизабет вскочила верхом на резвого скакуна. Ветер ударил в лицо, не остановив ее, а, наоборот, подстегнув. Взлетели полы плаща, мальчишка, едва не попав под копыта, махнул ей кулаком с зажатыми в нем монетами, чей-то неразборчивый выкрик заставил Элизабет пришпорить коня и понестись быстрее птицы к городскому мосту. Скорее, скорее, успеть, успеть! Показалось ли ей или нет, что к мосту навстречу ей направлялась черная карета? Элизабет не стала притормаживать. Она не получала знака от Диего, зачем ему высылать экипаж? И хоть сердце заколотилось до боли сильно, а разум уговаривал ее повернуть назад, она, словно сам дьявол подстегивал ее коня и нашептывал в уши, неслась вперед — к старым воротам чужого города.

Бродяга ждал ее на условленном месте. И, получив свою плату, повел Элизабет за собой, но не в город, а прочь от него. К своим собратьям-бродягам? К разбойникам в логово? Луна спряталась за тучей, и Элизабет, лишившись ее поддержки, впервые за весь путь испугалась.

— Здесь. Дальше пойдешь сама.

В руках бродяги вдруг оказался зажженный факел, которым он указал на расщелину меж двух скал.

— Иди вперед, никуда не сворачивай.

С этими словами он передал девушке факел.

— Ты смеешься надо мной, бродяга? — вознегодовала Элизабет.

— Это единственный путь. Другой тебе закрыт, если дорожишь жизнью.

С этими словами он, подкинув на ладони монеты, рассмеялся и растворился во мраке, будто его и не было.

Конь тревожно заржал, когда Элизабет привязывала его к единственному кривому дереву у скалы.

— Тише ты, тише.

Сердце ухало так, что, казалось, его слышала кровавая луна, вновь выглянувшая из-за тучи. Элизабет помолилась про себя и шагнула в расщелину. Впереди оказалась сквозная пещера, которую девушка пересекла не без опаски, то и дело ожидая нападения или другой ловушки. Но, похоже, она находилась в одиночестве, если не считать летучих мышей, потревоженных светом факела. Элизабет вскрикнула от испуга, когда мыши, хлопая черными крыльями, взметнулись темным облаком и вновь осели на стенах и низком потолке, но продолжила свой путь. Как хорошо, что она оделась в мужской костюм! В платье с широкими юбками оказалось бы невозможным пройти такой узкой тропой, а туфли тотчас бы размякли в скользкой глине, на которой то и дело оскальзывали сапоги.