Досконально ознакомившись со всеми данными на Политова, Грефе решил встретиться с ним.

Ровно в девятнадцать часов по берлинскому времени Грефе доложили, что прибыл Политов и ждет, когда его пригласят на прием. Оберштурмбаннфюрер разрешил ему войти. Политов появился в кабинете и вытянулся в струнку возле двери. Это понравилось Грефе. Он любил дисциплинированных людей.

Некоторое время Грефе молча рассматривал Политова, потом подошел к столу, сел в кресло и указал Политову на кресло напротив. Разговор начался без предисловий, так как Политов был обо всем осведомлен заранее. Осталось уточнить лишь некоторые детали.

– Нам было бы желательно знать, господин Политов, – начал Грефе, – в какой области разведки вы хотели бы получить задание: в экономической, военной или политической. Вопрос серьезный, и вы можете не торопиться с ответом.

– Господин оберштурмбаннфюрер, я предполагал, что вас это будет интересовать, – ответил Политов. – Я уже все обдумал и поэтому просил бы дать мне задание в области политической разведки.

Грефе согласно кивнул.

– В таком случае я хотел бы знать, что вы понимаете под политической разведкой?

– Сбор сведений политического характера, изучение настроений населения, политических ситуаций, – начал перечислять Политов.

Политов, сначала оробев перед большим начальством, постепенно успокоился и держался спокойно, поглядывая на Грефе. «А он не робкого десятка, этот русский. Для выполнения нашего задания это неплохо», – подумал Грефе.

– Все гораздо конкретнее и труднее, – не дослушав своего собеседника, проговорил он. – Для нас сегодня политическая разведка означает физическое уничтожение военных и политических руководителей противника. В этом отношении, господин Политов, нам особенно приятно было узнать о том, что вы имеете связи с некоторыми лицами, занятыми обслуживанием Ставки советского Верховного командования.

– Так точно. Имею, герр оберштурмбаннфюрер, – поспешно, не моргнув глазом, подтвердил Политов.

О своих связях Политов придумал, чтобы возвыситься в глазах немцев. По натуре он был авантюрист и выдумщик. Проверить его связи в Москве немцы не могли. При этом Политов знал – в каждом вранье нужно знать меру.

Грефе изобразил на своем лице что-то вроде улыбки.

– Мы всецело доверяем вам, господин Политов, и возлагаем на вас большие надежды, – продолжал Грефе. – У нас с вами одна цель – борьба с коммунизмом, и в эту борьбу вам предоставляется возможность внести свой достойный вклад. В соответствии с планом намечаемой операции вы будете переброшены по воздуху в район Подмосковья. Снимите там для себя квартиру, пропишитесь, изучите маршруты движения машин руководителей Ставки Верховного командования, а затем… сами знаете, что затем…

Сказав это, Грефе пристально посмотрел в глаза собеседнику. Политов молчал.

– Конечно, это только общий план, он состоит из тысячи деталей, – пояснил Грефе. – Изучение их будет проводиться со всей тщательностью. Вы ни в чем не будете испытывать недостатка. Вас снабдят всем необходимым: документами, деньгами, средствами связи, самым совершенным, новым, особо секретным оружием, но в конечном итоге все сведется к выстрелу. Вы способны его произвести? – продолжая смотреть в глаза Политову, спросил Грефе.

– Да. Способен, – ответил Политов, выдержав взгляд эсэсовца.

– В таком случае для конкретной подготовки мы направим вас в специальную команду разведоргана «Цеппелин». Для этого вам придется отправиться в город Псков. Желаю удачи, господин Политов, – закончил беседу Грефе. – Через некоторое время мы снова встретимся с вами и еще о многом поговорим.

Ко времени встречи с Грефе Таврин уже был сложившимся провокатором. В свое время использовался гестапо для подсадки в камеры к арестованным. Метод этот назывался внутрикамерной разработкой арестованных, он прост, и им пользуются все спецслужбы в мире. Заключается он в том, что подсаживаемое к интересующему человеку лицо старается во что бы то ни стало расположить его к себе, войти в доверие и выведать интересующие спецслужбу сведения. Таким способом гестаповцам порой удавалось получить данные, которые никакими истязаниями не вырвать у живого человека, такие тайны, которые люди намеревались унести в могилу, но не выдать. Попадали впросак и очень осторожные люди. Это объясняется органической потребностью человека к общению, необходимостью поделиться своим горем, поговорить о себе. В жизни каждого случается, что в тех или иных обстоятельствах у человека бывает полоса откровений. Для достижения успеха в таком деле в каждом случае приходится подходить по-разному, в зависимости от индивидуальных способностей интересующего спецслужбы человека[26].

Гестаповцы инструктировали Политова, как себя вести. Он оказался прилежным учеником. Гестаповцы были довольны. Дальнейшая провокаторская деятельность Таврина была также небезуспешной.

Из Белграда он вернулся в Вену и там приступил к «разработке» антигитлеровского подполья, о существовании которого знал еще со времени своего пребывания в Брайтенфуртской разведшколе. Для проведения проповеди среди курсантов в Брайтенфуртскую школу приезжал православный священник, церковь которого находилась во дворе бывшего советского представительства в Вене. Священник состоял в близких отношениях с Кашенцом и его группой. К нему-то по заданию Тельмана отправился провокатор.

Священник сообщил Таврину, что к группе Кашенца – Никонова также принадлежал некто Поляков Никодим Артамонович, профессор, уроженец Москвы, эмигрировавший из России в годы Первой мировой войны и работавший преподавателем в Венском университете. Таврин познакомился с Поляковым и от того узнал о причастности к этой группе Якова Мильского. Мильский также являлся русским эмигрантом (с 1917 года), большую часть времени проживал в Германии и работал журналистом, сотрудничал в газетах «Новое слово», «Молодая Россия» и других русскоязычных изданиях.

Таврин лез из кожи, стараясь потрафить гитлеровцам. Встреча с Мильским позволила Таврину установить других участников антигитлеровского подполья, в том числе генерал-майора царской армии Буркова, в прошлом крупного помещика Белостокской губернии. Таким образом, Таврину стали известны почти все лидеры венского подполья. Их дальнейшая разработка проводилась гестапо с начала марта до конца апреля 1943 года. Все они были арестованы гестапо и помещены в Венскую тюрьму. В ходе допросов все члены подполья отрицали свою вину. С целью получения изобличающих материалов в камеру с Кашенцем и другими посадили и Таврина. Провокатор и это задание выполнил блестяще. Арестованные посвятили Таврина в свою тактику дальнейшего поведения на следствии.

Таврин предложил гестапо перевести его на положение тюремного рабочего для того, чтобы общаться не только с Кашенцем, но и другими членами группы. Тельман план одобрил. Предложение для маскировки стать тюремным рабочим было сделано не только Таврину, но и остальным арестованным членам группы Кашенца – Никонова. Дьявольский план учитывал менталитет русских эмигрантов, которые имели возможность получать передачи от родственников, а Таврин, как советский военнопленный, никаких средств для получения дополнительного питания не имел. Поэтому его согласие на работы было вполне естественным, а также заключенные воспользуются новым положением Таврина для общения между собой.