— Только сегодня вернулся.

— Вот как? И где же, позвольте вас спросить, побывали?

— В Англии. В Лондоне.

— Прекрасно, прекрасно. Ну и как вам первый визит в столицу Великобритании?

— Вообще-то… — замялся Денис, но врать все же не стал, — вообще-то я там был уже раз двадцать, так что мне было, извините, не до достопримечательностей. Я ездил по делам. Встречался с Клеонским.

— Ах вот оно что! — нахмурился Кадышев. — Хочу вас предупредить, что привыкание к тяжелой болезни не приблизит исцеление от нее. Напротив, оно особенно опасно, так как уменьшает желание выздороветь.

— Вы о чем? — озадаченно спросил Денис.

— О том, что потеря исторических и государственно-правовых ориентиров ведет к утрате морально-нравственных норм, наносит непоправимый ущерб психическому состоянию народа, опустошает его душу, развращает молодежь, обессмысливает общественную жизнь, лишая молодежь идеалов! В этом — одна из коренных причин катастрофического падения рождаемости, слабости семейных устоев, психологической установки многих людей не на жизнь, а на смерть. Возрождение России может произойти только тогда, когда наш народ осознает советский период истории как пагубный, безнравственный и противоправный. Народ должен обратить свои помыслы и силы на восстановление преемства с настоящей российской государственностью, уничтоженной в огне Гражданской войны. Ведь нынешняя Россия политически и юридически отрезана от своего тысячелетнего исторического наследства и является продолжательницей Советского государства. Понимаете ли вы это?!

— Понимаю, — кивнул Денис.

— А ваш Клеонский?!

— Думаю, и мой Клеонский понимает.

— Ничего он не понимает и понимать не хочет! Он — беспринципный авантюрист и игрок. Главное для Клеонского — уловить момент для своих многочисленных мелких побед. В первую очередь для личного обогащения. Недаром Юкшин назвал его гением момента!

— Это любопытно, — пробормотал Денис. — Юкшин так говорил о нем? В какой связи?

— Не нахожу ничего любопытного! — продолжал метать громы и молнии Кадышев. — Это, по меньшей мере, аморально!

Однако! «Профессор» говорит, что Юкшин называл Клеонского гением момента, а олигарх сам точно так же называл Юкшина в разговоре с Денисом. Может, это в их кругах какое-то расхожее выражение? Нет, едва ли, уж очень конкретный оно имело смысл. Это не случайное совпадение. Но что оно может значить? А то, что оно принципиально важное для его, Дениса, расследования, он это чувствовал…

Денис, как мог, закруглил разговор и покинул видного деятеля русского зарубежья, улучив момент и улыбнувшись востроносенькой Даше.

Значит, Юкшин считал, что Клеонский хороший тактик, но не воспринимал его всерьез как стратега. А уж профессор Кадышев — и тактик никакой, если считает, что таких людей, как Клеонский, волнует вопрос личного обогащения. В том-то и корень проблемы, что в некоторый момент клеонские перестают интересоваться деньгами, как таковыми. Как когда-то сказал Турецкий? «Для Клеонского власть — это высокодоходный финансовый инструмент»? Ерунда. И Александр Борисович ошибается. В том-то и дело, что олигархам нашим просто элементарно скучно. От богатой жизни бегут они в политику, а не чтобы заработать еще больше. Если бы не были они в недавнем прошлом завлабами и комсомольскими деятелями, а богатство это было бы выношено поколениями предков, они бы сами к деньгами иначе относились, и мы к ним тоже. А так они, бедняги, уверовали, что, поскольку научились бабки лопатой загребать, значит, смогут и всю страну чему-то научить.

В тот момент, когда Денис садился в машину, зазвонил телефон. Он машинально глянул на дисплей, но определившийся там номер ничего ему не сказал. Прятаться особо было не от кого, и Денис сказал:

— Алло?

— Господин Грязнов? Это Васильев из Мосгорпрокуратуры. — Тон следователя был самодовольный: смотри, мол, частный сыщик, как я легко твой телефон вычислил!

Действительно, подумал Денис, наверно, пора опять менять.

— Чем могу быть полезен, Антон Викторович? — осведомился Денис, прогревая двигатель.

— Пришлите мне список своих сотрудников, штатных и нештатных, то есть всех. Только не одни фамилии и все инициалы полностью.

— И что они делали на момент убийства Глаголева? — весело добавил Денис.

— Неплохо было бы.

— А как насчет официального вызова в прокуратуру?

— За этим не заржавеет, — не совсем уверенно пообещал Васильев.

— Знаете что, Антон Викторович, я вам облегчу работу. Это уже становится доброй традицией, вы не находите? Насчет моих сотрудников и их инициалов — вас ведь интересует, главным образом, нет ли среди них Юриев или Юлиев, или с такими отчествами, верно? — Васильев молчал. — Может, я, конечно, заблуждаюсь но, вы, верно, озабочены этой последней фразой умирающего Глаголева. Он ведь, кажется, произнес только букву «ю»? Так вот, среди моих сотрудников, штатных и нештатных, нет никого с этой буквой, зарубите на своем длинном носу! А хотите сотрудничества — делайте первый шаг, делитесь информацией. В противном случае буду говорить только в присутствии своего адвоката. Слыхали про Гордеева из десятой юрконсультации? Он-то как раз на «ю» — Юрий Петрович. Так вот, он вас за малейший прокол со свету сживет.

…«…Вологда встретила меня мокрым снегом. Модное пальто не очень-то согревало. Видимо, оно было рассчитано на более теплый климат. В неуютном гостиничном номере, похожем, скорее, на гроб с окном, я, завалившись на продавленную кровать, принялся размышлять о дальнейших действиях.

Взгляд скользил по выцветшим затасканным занавескам и обшарпанным грязным стенам. Самым верным было бы принять горячий душ и завалиться в постель. Завтра предстоял тяжелый день. Однако вода в кране была только холодная, да и та отдавала ржавчиной. Что поделать, это вечная болезнь дешевых провинциальных гостиниц, никакая рыночная экономика их не берет… Пришлось ограничиться тем, что есть. Свернувшись под байковым одеялом в клубок, словно усталый кот, я забылся тяжелым сном.

Наутро, побрившись и позавтракав в соседней столовке, я направился на поиски Вологодского детского дома. Только к середине дня мне повезло. Намотавшись по всему городу, я наконец-то остановился у нужного мне здания. Оно представляло собой печальное зрелище. Растрескавшаяся штукатурка на стенах, покосившаяся крыша, чахлые деревья в заброшенном саду — все говорило о запустении. Сердце немного защемило. Я сам воспитывался без родителей. Они умерли, когда я еще был пацаном. Сердобольная тетка, мамина сестра, выходила меня и поставила на ноги. Сейчас она жила в Курске, и я часто посылал на ее имя денежные переводы, отрывая далеко не лишнее от своей скудной зарплаты. Слава богу, что в моем сиротском положении нашелся человек, способный взвалить на себя непосильную ношу моего воспитания. Если бы не она, кто знает, как сложилась бы моя дальнейшая жизнь. Тетя — единственный человек, способный оплакать мою смерть, случись (не приведи господь!) самое страшное, о чем я даже не хотел думать. Только тут, рядом с памятником людской черствости и безразличия, я понял, насколько наш мир жесток в своей сущности. Ребятишкам, находящимся на попечении измученных, нервных нянек и воспитателей, больше всего недоставало человеческого тепла и нежности.