А потом они подъехали к Казвину. Это был очень большой город, не меньше Москвы, как подумал Маркел, а может, даже ещё больше. И никаких крепостных стен вокруг Казвина не было, потому что, как сказал Шестак, никто даже и не помышляет на них нападать, а если и нападёт, и сожжёт, и разграбит, то шах до того богат, что он за один год, а то и меньше, выстроит на этом же месте ещё один такой же город, даже куда краше и богаче нынешнего. Маркел, выслушав такое, только головой покачал, но вслух ничего не ответил.

А дальше думать об этом было уже некогда, потому что они как раз подъехали к самому городу и остановились. Встречало их, честно сказать, не так и много народу, а поимённо это были вот кто: впереди всех, на горячем белом скакуне, восседал первый столичный есаул Уссеин Голоу-бек, как перевёл Шестак, а с ним сто тюфенгчей с пищалями и с полсотни гулямов. А ещё очень много посадских людей набилось на мостовых, хотя мостовых там и нет, а только так говорится, потому что улицы там немощёные, один песок, дует в глаза…

Но после об этом! А пока что они ехали и ехали, дома, мимо которых они проезжали, все были слеплены из глины, так что смотреть Маркелу было почти нечего. Зато на него самого люди смотрели с большим любопытством. Маркел удивился и спросил, чего это они так пялятся. На что Шестак ответил, что это им сказали, что к ним от московского царя приехал знаменитый батыр в чёрной шапке (а Маркел как раз был в чёрной) и он будет со слоном бороться, после чего кто победит, тот другого убьёт. Маркел разозлился и сказал:

– Это всё ты, скотина, распустил такое!

Шестак засмеялся. Маркел поднял руку, но одумался и тут же опустил её. Народ громко, дружно вздохнул. Арба поехала дальше.

И так она ехала ещё довольно долго и наконец доехала до шахского дворца, которого было почти не видно, потому что он стоит посреди старинного густого сада и охраняется большим числом тюфенгчей, говорят, их там пять тысяч. Да и сам шахский дворец очень большой, высокий и сложен из белого-белого и крепкого-крепкого камня, по нему из пушек сколько ни стреляй, ядра от него как гнилые яблоки отскакивают. И главная лестница в шахском дворце такая широкая, что на ней, на каждой ступеньке, могут стоять стремя в стремя сто гулямов и никого во дворец не пускать. А крыша во дворце из золота, а…

Ну и так далее. Но всего этого Маркел не видел, а только слышал с шестаковских слов, потому что их сразу повезли не к главному дворцовому входу, а к запасному, боковому, даругинскому. Но и даругинский вход во дворец тоже был высокий и широкий, на каждой ступеньке лестницы стояло по десять тюфенгчей с заряженными пищалями и тлеющими фитилями.

Когда Маркел, Шестак и Амиркуня и все амиркунинские люди подступили к даругинской лестнице, им навстречу вышел главный стражник шахского дворца, по-персиянски его называют назир-и-биютат, и он велел всем стоять на месте, а с собой взял только Маркела с Шестаком, и они теперь уже втроём (да, и ещё двое стражников несли сундук) пошли по лестнице наверх. Наверху, на рундуке, у Маркела отобрали нож и саблю, а у Шестака только нож, потом их провели по коврам, и стены тоже были все в коврах, и потолки, и было темно, как поздним вечером, но везде вдоль стен стояли светильники с пахучим светом.

А потом им велели снять шапки и ввели в просторную хоромину, в которой было очень тихо, хоть там сидела целая толпа очень богато одетых людей. Все они сидели каждый на отдельном коврике.

И только один из них, сидящий выше всех, сидел на вышитой подушке. А ещё на нём был белый муслиновый тюрбан, обкрученный вокруг высокой красной шапки, и усы у него были длинные и тоже крашенные в красный цвет, и архалук на нём был красный, туфли тоже красные. Маркел подумал, что это Даруга. Так оно потом и оказалось, но пока что этот красноусый человек сидел смирно, слуги держали над ним опахала, а сам он (Даруга) ничем не выказывал своего величия, а только благосклонно поглядывал на Маркела и улыбался. Маркел осмелел и тоже улыбнулся. Тогда Даруга вдруг что-то спросил, а Шестак перевёл:

– Ты кто таков, иноземец?

– Я верный слуга нашего царя Феодора Ивановича, – сказал Маркел.

Шестак перевёл. Даруга покивал головой и спросил, а Шестак теперь уже Маркелу перевёл:

– Как поживает твой господин, великий государь Феодор Иванович? Всё так ли он жив и здоров, каким он был раньше?

– Да, всё так же, – ответил Маркел.

Даруга осмотрел своих людей, потом спросил:

– По добру ли тебе ехалось? Не творил ли кто тебе обиды?

На что Маркел ещё уверенней ответил:

– Ехалось всё время по добру и никто обиды не чинил, а только ласку.

Даруге эти слова очень понравились, он даже причмокнул губами, а после спросил, и это уже опять серьёзным голосом:

– С чем ты приехал? Не с пустыми ли руками?

– Слуги моего царя, – с достоинством сказал Маркел, – с пустыми руками не езживают. И так и я приехал не порожний, а привёз тебе грамоту от первого царского слуги, боярина и верного советчика, государева думного дьяка Андрея Яковлевича Щелкалова.

И поклонился, и достал из рукава грамоту, и подал. Шахов служитель, то есть копычей, так это у них называется, подступил к Маркелу, принял грамоту и передал её Даруге, а Даруга повертел и так и сяк, проверил целостность печати, покивал и дёрнул за парчовую нитку. Нитка удержалась. Тогда Даруга взялся за печать, с треском сломал её, развернул грамоту, широко улыбнулся и начал читать. Он читал, а все смотрели на него. Даруга читал, улыбался. А после свернул грамоту, положил её рядом с собой и спросил, а Шестак перевёл:

– А что мой любезный брат Андрей Шелкан приложил к этим своим добрым словам?

– А вот это, – ответил Маркел и указал на сундук, стоявший рядом с ним. – И вот это, – сразу же прибавил он, разжал ладонь и показал лежащие на ней ключи.

Даруга посмотрел на своих слуг, по-персиянски копычеев. Копычеи подошли к Маркелу, забрали ключи и сундук и поднесли их Даруге. Даруга взял сундук, осмотрел наружную печать и улыбнулся, попробовал одним ключом, вторым, открыл наружную крышку, затем открыл вторую, внутреннюю…

И вытащил оттуда пушистую шкуру чёрной лисы. Шкура была на удивление большая и вся совершенно чёрная, то есть от самого носа до самого кончика хвоста в ней не было ни единого светлого волоска, даже в подшёрстке. Даруга не удержался и встал во весь рост, тряхнул лисьей шкурой, она засверкала и пошла волнами. Даруга взял лисью лапку, поднял, и все увидели, что каждый коготок на лапке окован золотом, а в золото вправлена жемчужина. И так было на каждой лапке, показал Даруга. Толпа, которая до этого молчала, теперь восторженно вздохнула, а кто-то даже что-то выкрикнул. Шестак тут же перевёл:

– Чёрна лиса – знак удачи. Чёрная лиса – знак победителя. – И сразу прибавил: – Теперь проси всё что хочешь, Маркелка! Не робей! Такое раз в жизни бывает!

Но Маркел, как заколдованный, смотрел на лису, на её огромные белёсые глаза-жемчужины, и молчал.