вернуть в общество». Спонтанная ремиссия – единственный луч надежды для душевнобольных начиная с девятнадцатого века и вплоть до 1950-х годов. В большинстве случаев вероятность того, что она наступит, была равна шансу найти четырехлистный клевер во время метели.

В США начала девятнадцатого века движения против психиатрических лечебниц фактически не существовало. Учреждений для душевнобольных в целом было очень мало. В середине века Доротея Дикс, активистка и борец за права людей с ментальными расстройствами, убедила законодателей в том, что необходимо построить большое число лечебниц. В 1904 году в психиатрических больницах содержалось 150 тысяч пациентов, а в 1955 году – более 550 тысяч больных. Крупнейшим учреждением стала государственная больница имени Пилгрима в Брентвуде, округ Саффолк (штат Нью-Йорк). В ее просторном кампусе находилось одновременно 19 тысяч пациентов. Это был настоящий автономный город с собственным водопроводом, электрическим освещением, котельной, канализационной системой, пожарной частью, отделением полиции, судом, церковью, почтой, кладбищем, прачечной, магазином, развлекательными заведениями, спортивными площадками, теплицами и фермой.

Число стационарных пациентов росло, и это служило напоминанием о том, что психиатры не в состоянии лечить тяжелые расстройства. Неудивительно, что, когда такое количество неизлечимо больных людей собиралось в одном месте, условия там становились невыносимыми. В 1946 году писательница Мэри Джейн Уорд издала автобиографический роман «Змеиная яма» (The Snake Pit). На момент публикации ей был 41 год. В произведении она описала опыт лечения в государственной больнице Рокленд, расположенной в Оринджберге (штат Нью-Йорк). Уорд поставили ложный диагноз «шизофрения». После этого она пережила ужасные события, которые сложно назвать терапевтическими: пребывание в переполненных палатах с немытыми пациентами, длительное физическое обездвиживание, изоляция, бесконечный шум, больные, лежащие в собственных экскрементах, ледяные ванны, равнодушные санитары.

Хотя условия содержания в психиатрических больницах, несомненно, были плачевными, персонал мало что мог сделать для улучшения положения больных. Бюджетов государственных учреждений постоянно не хватало, хотя зачастую они и так являлись самой большой статьей расходов.

При этом число пациентов всегда превышало то, с которым могли справиться больницы. Реальность была сурова: в мире не существовало способа лечения тех расстройств, которыми страдали госпитализированные пациенты. Все, что могли сотрудники лечебниц, – это содержать огромное количество больных в тепле, вовремя кормить их и не позволять им причинить себе вред.

В те времена, когда я учился в начальной школе, у людей, страдающих шизофренией, биполярным расстройством, тяжелой депрессией, аутизмом и деменцией, почти не было шансов на выздоровление. Им не приходилось надеяться на крепкие отношения, стабильную работу, целенаправленное развитие личности. Специалисты прекрасно знали, в каких ужасных условиях жили пациенты психиатрических учреждений. Понимали они и огромные проблемы, с которыми сталкивались душевнобольные за пределами лечебницы. Психиатры жаждали найти решение и облегчить страдания людей. Движимые состраданием и отчаянием, врачи того времени изобрели ряд методов лечения, которые сегодня вызывают чувство отвращения и даже возмущения из-за их откровенного варварства. К сожалению, в общественном сознании многие из тех процедур теперь навсегда связаны с психиатрией.

Но дело в том, что альтернативой этим грубым методам были не медикаментозное лечение и не грамотная психотерапия, а бесконечные страдания, так как ничего не помогало. Даже риски экстремального или опасного лечения часто казались оправданными, ведь на другой чаше весов лежало пожизненное заключение в учреждения типа государственной больницы имени Пилгрима или больницы Рокленда. Психиатрия прошла долгий путь. Теперь при условии получения хорошего лечения подавляющее большинство людей с тяжелыми ментальными расстройствами могут вести относительно нормальную и достойную жизнь. Им не приходится прозябать в унылых стенах лечебницы. Но, чтобы оценить этот прогресс, для начала нужно открыто поговорить обо всех отчаянных мерах, к которым врачи прибегали в надежде побороть психические заболевания.

Пиротерапия и инсулиношоковая терапия

В первые десятилетия двадцатого века в лечебницах оказывалось огромное количество пациентов с особой формой психоза – прогрессивным параличом (его также называют паралитической деменцией, паралитическим слабоумием или болезнью Бейля). Заболевание имеет сифилитическое происхождение. Если оставить сифилис без лечения, то спиралевидные микроорганизмы, вызывающие это венерическое заболевание, проникнут в мозговую оболочку и вызовут симптомы, которые зачастую невозможно отличить от шизофрении или биполярного расстройства. Так как в начале двадцатого века сифилис считался неизлечимым заболеванием, психиатры отчаянно искали способ, уменьшающий проявление симптомов. Среди пациентов, страдающих прогрессивным параличом, были гангстер Аль Капоне и композитор Роберт Шуман.

В 1917 году, когда Фрейд издал «Введение в психоанализ», другой венский врач находился на пороге столь же грандиозного открытия. Юлиус Вагнер-Яурегг был потомком благородной австрийской семьи. Он изучал патологическую анатомию в медицинском университете и затем начал работать в психиатрической клинике, где стал ухаживать за пациентами. Однажды с его пациенткой Хильдой, которая страдала прогрессивным параличом, случилось нечто удивительное.

Хильда уже больше года была не в своем уме, когда слегла с высокой температурой, вызванной не сифилисом, а респираторной инфекцией. Когда температура спала, к ней вернулась ясность мышления.

Обычно симптомы прогрессивного паралича лишь усиливались, поэтому ремиссия Хильды привлекла внимание Вагнера-Яурегга. Что произошло? Поскольку здравомыслие вернулось к женщине сразу после того, как спала лихорадка, он предположил, что дело именно в ней. Возможно, повышенная температура тела сдержала или вовсе уничтожила спирохеты сифилиса в мозге?

Сегодня нам известно, что лихорадка – древнейший и самый примитивный механизм, который организм задействует для борьбы с инфекцией. Это часть врожденной иммунной системы. Высокая температура повреждает и носителя инфекции, и саму инфекцию, но последней достается больше, так как многие патогенные организмы ее не переносят. (Более современная адаптивная иммунная система производит антитела, чтобы обезвредить конкретные опасные микроорганизмы.) Вагнер-Яурегг не очень хорошо представлял себе влияние на человека высокой температуры, тем не менее задумал смелый эксперимент для проверки того, как она влияет на психоз, и стал заражать пациентов с прогрессивным параличом инфекциями, которые вызывали лихорадку.

Сперва Вагнер-Яурегг поил больных психозом водой, в которой содержались стрептококки, приводящие к стрептококковому фарингиту. Затем он перешел к туберкулину – экстракту белков, полученному из микобактерий туберкулеза. В конечном счете Вагнер-Яурегг остановился на малярии – возможно, из-за того, что было легко достать зараженную кровь, которую брали у солдат, вернувшихся с Первой мировой войны. После того как пациентам с прогрессивным параличом вводили плазмодии, вызывающие малярию, у них повышалась температура… и вскоре после этого состояние их психического здоровья заметно улучшалось.

Пациенты, которые прежде странно себя вели и бессвязно говорили, теперь были спокойны и поддерживали беседу с доктором Вагнером-Яуреггом. Некоторые больные даже полностью вылечивались от сифилиса. Нам в двадцать первом веке может показаться, что заменять одно ужасное заболевание другим – это не лучшая идея. Но, по крайней мере, от малярии было лекарство – хинин, дешевый и доступный экстракт коры хинного дерева.

Новый метод