К концу первой недели Глебу разрешили сесть, а на следующий день он сумел сделать несколько самостоятельных шагов. Спина, несмотря на заверения медиков о полном заживлении, продолжала жутко чесаться. Приставленный к Глебу надзиратель в синем халате неустанно следил, чтобы пациент не касался позвоночника, но после того, как пальцы Глеба чересчур плотно сомкнулись на его шее, изыскал способ избавить подопечного от зуда. С тех пор любой медик заходил в палату только в сопровождении крепких санитаров. Кроме одного.

– Ну, как наши дела? – Прохнов, уставившись в планшет, прошел в центр палаты и остановился. – Я слышал, весьма многообещающе. Не врут?

– Вам виднее, – ответил Глеб, поднимаясь с койки. – Давно вас не было.

– Да-да, – профессор наконец оторвался от записей и перевел взгляд на Глеба. – Пройдись. Славно, славно. Болевые ощущения присутствуют?

– Спина чешется.

– Отсутствуют, значит. Смотри на меня. Пальцем правой руки коснись кончика носа. Не моего, сынок.

– Виноват.

– Теперь левой. Хорошо, – Прохнов отошел к стене, сунул руку в карман и, вынув сжатой в кулак, резко развернулся. – Лови!

– Не надо кричать «лови», – продемонстрировал Глеб лежащий на ладони пойманный тюбик с таблетками. – И замах длинноват. Резче нужно, неожиданнее.

– Хорошо, – усмехнулся профессор. – Очень хорошо. Думаю, ты готов.

– Ловить тюбики с лекарством?

– Нет, сынок. Менять историю.

Изменение истории Прохнов назначил на следующее утро. И половина предшествующей великим свершениям ночи прошла для Глеба в раздумьях. Выжженный спинной мозг оператора «Объекта № 6» снова завладел мыслями. Отгоняемые днем, они полезли в голову с удвоенным упорством, и Глеб под их напором начал задаваться сакраментальными вопросами из разряда «Что я успел оставить после себя?».

«Ослепил полуживой «Катафракт», грохнул трех плоскомордых молокососов на экзамене, – подсчитывал он, глядя в потолок, – забил до смерти сокурсника. Вот он, итог восьми лет учебы и тренировок? Ради этого я жил? К этому готовился? – Он лег на бок и, заведя руку за спину, прикоснулся к имплантированному в тело металлу. – Чертовы яйцеголовые. Ну ладно, ладно… Скоро узнаем, так ли вы умны. И если нет – уж я сумею прихватить с собой с десяток вашего брата».

С этой утешающей мыслью он закрыл глаза и уснул.

Утром Глеба разбудил не воодушевленный монолог Прохнова, как он того ожидал, а будничный писк электронного хронометра. Через десять минут из динамика громкой связи женский голос объявил: «Глеб Глен, вас ожидают в помещении номер шестьдесят четыре Института кибернетики».

– А ты не торопился, – взглянул профессор на часы, когда Глен вошел в лабораторию.

– Я…

– Не важно, – махнул Прохнов рукой. – Снимай рубашку, садись.

Большой зал, напоминающий нечто среднее между операционной и мастерской, гудел от заполнившего его народа. Люди в спецовках и синих халатах сновали от прибора к прибору, снимая показания и обсуждая их друг с другом. Под ногами шуршали бумажные ленты распечаток, трещали самописцы, десятки пальцев стучали по клавиатурам и щелкали тумблерами. А посреди этого хаотичного на первый взгляд движения, словно идол, возвышался установленный на постамент и утыканный расходящимися во все стороны проводами бронекостюм.

Не успел Глеб усесться в указанное профессором кресло, как его тут же обступили трое и принялись закреплять датчики по всему предоставленному в их распоряжение телу.

– Специально охлаждали? – поежился Глеб от размазываемого по груди ледяного геля.

– Не двигайтесь, дышите ровно, – безо всякого сочувствия бросил «экзекутор» и, закрепив датчики, вернулся к приборам. – Готов.

– Готов, – отозвался второй, разместив штекеры в позвоночных имплантатах.

– Готов, – присоединился к ним третий, закончив возиться с паутиной проводов у Глеба на голове.

– Приступаем.

– Давление в норме.

– Пульс чуть выше нормы.

Прохнов глянул лаборанту через плечо и дал отмашку:

– Продолжайте.

– Температура тела в норме.

– Потоотделение в норме.

– Дыхание учащенное.

– Спокойно, парень. Ровнее, ровнее, – похлопал профессор Глеба по плечу.

– Активность нервных контуров в норме.

– Ты же не хочешь испортить нам праздник?

– Чувствительность в норме.

– Не люблю чужие праздники, – буркнул Глеб.

– Активность головного мозга в норме.

– Не разговаривать. Слуховые рефлексы в норме.

– Реакция зрачка в норме.

– Тактильные рефлексы в норме.

– Отлично! – подал Прохнов сигнал к окончанию тестирования и обратился к Глебу: – Держишься молодцом. Так и продолжай.

– Какие показатели вышли за норму у человека внутри объекта номер шесть, когда тот спалил ему мозг? – поинтересовался Глеб, ожидая отключения датчиков.

– Чувство юмора в норме, – слегка напряженно хохотнул профессор, – это славно.

– И все же?

– Не так громко, сынок, – склонился Прохнов к уху Глеба, впившись ему пальцами в плечи с удивительной для пожилого некомбатанта силой. – Ты же знаешь, что бывает за разглашение секретной информации.

– А она секретная? – делано удивился Глеб, не скрывая удовольствия.

– Не зли меня, парень, – зашипел профессор ему в ухо и, разогнувшись, обратился ко всем в полный голос: – Как дела у нас с готовностью?

– Проверку закончили, – отозвался один из пятерых спецов, сновавших вокруг костюма-идола. – Проблем не выявлено.

– Оборудование готово к считыванию данных, – отрапортовал другой.

– Что ж, пора заняться делом! – ощерился Прохнов, жестом приглашая Глеба к «Ивану». – Рубашку оставь. Ты же не хочешь выковыривать лоскуты из позвоночника.

– Спасибо за предостережение.

Глеб подошел к распахнутой, напоминающей препарированного монстра броне и поднялся на пьедестал.

– Повернитесь спиной, пожалуйста, – подскочили к нему два техника и опасливо, еле касаясь, взялись придавать испытуемому телу нужное положение.

– Ногу чуть выше. Так.

– Осторожно, здесь провод.

– Не спешите, руку сюда…

– Я понял! – огрызнулся Глеб, чем моментально отпугнул назойливых ассистентов. – Это боевая броня или что? Сам разберусь!

Он сунул руки в стальные рукава, подбитые упругим амортизационно-климатическим подпором, и откинулся назад, не без удовлетворения отметив идеальную подгонку внутренностей костюма к своим габаритам.