Илья Федорович с некоторым недоумением рассматривал фотографию девушки: то ли Филипп из принципа переключился на другой типаж, то ли он и в самом деле ценил не внешность, а внутренний мир, как он сам в запале сообщил однажды тестю.

– А чего – в фас нормальной карточки нет? – Брыкину хотелось разглядеть лицо, с фигурой и ногами все было ясно.

– Если надо – будет. – Михаил Сергеевич сдержанно кивнул.

– Надо! – тихо рявкнул Илья Федорович. – Что на нее есть?

– Адрес, телефон, только общие сведения. Я понял задачу, все уточним.

Горячность шефа в столь незначительном вопросе удивила начальника службы безопасности до крайности. Он просчитал все возможные варианты, а подобное поведение Ильи Федоровича ставило под сомнение все расчеты: он явно что-то скрывал от подчиненного. Излишняя деликатность могла только повредить делу, поэтому Михаил Сергеевич, по-петушиному склонив голову вбок, с нажимом поинтересовался:

– Я все знаю?

– Ты знаешь ровно столько, сколько положено, – отрезал шеф и помахал рукой. – До завтра.

Кочетков пожал плечами и удалился. По дороге домой он всесторонне обдумывал поведение Ильи Федоровича и с удивлением понимал, что подоплеку подобного интереса к столь малозначительной пешке, как новая подруга зятя, с учетом юридической ситуации с имуществом, можно трактовать однозначно: шеф по неизвестной причине ведет себя как брошенная жена, желающая знать все подробности жизни загулявшего супруга и категорически вознамерившаяся его вернуть.

Придя к столь банальному выводу и возмущенно фыркнув, Михаил Сергеевич покинул теплый салон автомобиля и направился к подъезду. По пути он угодил ногой в жидкую кашу грязного снега, равномерно расположившуюся в выбоине на асфальте, и неожиданно вспомнил, что забыл заехать в магазин. Конечно, продукты в холодильнике были, но в необходимом наборе отсутствовали некоторые составляющие, скрашивавшие его одинокие вечера. У самого подъезда его облаяла мерзкая собачонка, выгуливаемая склочной Марией Поликарповной с пятого этажа, распускавшей об одиноком соседе грязные сплетни и за это крайне им нелюбимой. Хозяйка собаки, приторно улыбнувшись, кольнула его нехорошим взглядом и не преминула сообщить:

– Странно, Мосенька так редко на кого-то гавкает, он людей всегда чувствует.

Видимо, подразумевалось, что на хороших людей эта злобная мочалка пасть не открывает. Надо полагать, что бедную собачку окружали сплошь подлецы и негодяи, а сам двор был аномальной зоной, где собирались исключительно отрицательные персонажи, поскольку дворняга лаяла не переставая, начиная свой истерический концерт, едва Мария Поликарповна выбиралась с ней на лестничную клетку.

Поэтому на едкую реплику Михаил Сергеевич не отреагировал, лишь сухо кивнув. Бабка, естественно, даже не подумала придержать двери, поэтому замок домофона нагло чавкнул прямо у него перед носом. Пришлось лезть в карман за ключами.

Последней каплей было столкновение со шкафообразным мужиком, копавшимся в замке Катерининой двери. Официальное разрешение на ношение оружия у Михаила Сергеевича было, но само оружие мертвым грузом давило на полочку в сейфе его рабочего кабинета. Вспомнив боевую молодость, Михаил Сергеевич молча заломил мужику руку и обрушил его на пол. Дядька оказался рыхлым и податливым. Он молча лежал, даже не пытаясь разглядеть, кто его уронил. Но, судя по тому, как он держал голову, было видно, что он в сознании. Вероятно, мужик просто находился в шоке от неожиданного нападения.

– Ну? – требовательно поинтересовался восседавший на его спине Кочетков, пытаясь вспомнить, как вызывать милицию с мобильника. Связать злоумышленника было нечем, поэтому о том, чтобы войти в квартиру и позвонить 02, нечего было и думать. Представив себе, что будет назавтра рассказывать во дворе Мария Поликарповна, застав его верхом на мужике, Кочетков пихнул поверженного противника в бок, простимулировав продолжение диалога.

– Все в карманах.

– Что – все?

– Деньги, телефон. Документы не трогай, а?

Михаил Сергеевич идиотом не был: он тут же понял, что разъехавшийся под ним куском сырого теста мужчина принял соперника за грабителя. Но значило ли это, что сам дядька таковым не являлся и всего лишь навсего ошибся дверью?

– Тебе что здесь надо? – строго спросил Михаил Сергеевич.

– Здесь – ничего, – искренне замахал головой поверженный, отчего лохматая меховая шапка слетела, обнажив мощный затылок с редкими волосами и толстыми складками. – Мне в квартиру надо.

– Да? – насмешливо парировал Кочетков. – И давно ты в ней живешь?

– Две недели, – после паузы ответил толстый, видимо, произведя в уме какие-то подсчеты.

– Один? – Кочеткову чрезвычайно хотелось уличить грабителя и получить некоторое моральное вознаграждение от Катерины, с которой он пока общался довольно сдержанно, ограничиваясь беседами на тему погоды и вечно пьяных слесарей.

– Нет, – пропыхтел дядька. Несмотря на субтильность, весил Михаил Сергеевич немало. И, видимо, толстяк уже начал испытывать значительные неудобства. – С Катей. Баба моя.

– Что значит «баба моя»? – опешил Михаил Сергеевич.

– Моя, значит, моя. Невеста моя, – судя по агрессивному тону, мужик уже начал приходить в себя и скоро будет качать права.

– Поздравляю, – мрачно буркнул Михаил Сергеевич, почувствовавший себя обманутым в лучших ожиданиях: почему-то он был уверен, что, кроме него, на Катерину, обладавшую помимо неоспоримых внешних достоинств еще и двумя мальчишками-погодками, от которых стонала вся округа, никто не позарится. То ли он переоценил себя, то ли недооценил соседку, но ситуация была крайне неприятной. День не задался.

Верочка летела на работу как на крыльях. Еще с утра, несколько раз проверив, что все необходимые документы уже лежат в сумочке, она осторожно выглянула в окно. Ей очень хотелось, чтобы Филипп пришел сегодня к ее дому и они смогли бы доехать до работы вместе. У любой женщины масса мыслей по поводу того, как сделать приятное себе любимой. Милые дамы в ажиотаже влезают в шкуру противоположного пола и бросаются на амбразуру. У самой амбразуры фантазии и реальность расходятся в разные стороны, даже не помахав друг другу на прощание. Если бы женщины были мужчинами, жизнь была бы прекрасна. Но реальность несовместима с сослагательным наклонением.

В тот миг, когда Верочка, вытянув шею, пыталась из-за занавески обозреть подступы к дому, Филипп торопливо допивал кофе под неодобрительное ворчание мамы. Валентина Степановна считала, что сын кладет в чашку слишком много кофе, и это может плохо сказаться на сердце. Еще ей не нравилось, что вместо овсянки Филечка съел кусок колбасы без хлеба и вредный сникерс. Следить за великовозрастным сыном и наставлять его было чрезвычайно приятно. Это ни с чем не сравнимое блаженство омрачало лишь наличие в паспорте ребенка штампа о женитьбе…

– Когда ты подашь на развод? – строго спросила Валентина Степановна, завязывая ребенку шарф. Дай ей волю, она бы и шнурки завязала аккуратным бантиком.