С террасы открывался великолепный вид на столицу России. Плавно изгибалась серебристая Москва-река, пронзали небо припорошенные сединой времени величественные шпили сталинских высоток. Возвышались вдалеке, подпирая небесный свод, геометрически безукоризненные, кажущиеся игрушками титанов небоскребы Москва-Сити. Золотели праздничные купола церквей. Россыпью были разбросаны старые московские дома, рассеченные белыми зубными протезами новостроек времен позднего социализма. Струились бесконечным потоком машины. Как битые пиксели на мониторе, чернели фигурки тысяч и тысяч людей.

Ломакин отхлебнул глоток коньяка и произнес:

– Глядя на великие города, трудно осознать, насколько это хрупкий механизм.

– Чтобы создать его, потребовались тысячелетия развития цивилизации, – кивнул я. – А чтобы бросить его в хаос, достаточно одной грязной бомбы. И город превратится в ловушку.

– Или в жертвенный алтарь, – добавил Ломакин. – «Город – это стойло, куда собрали скотину. Собрали на убой». Так мне сказал однажды Хромой Абдул.

– Амир всея Дагестана?

– Он самый. Говорил это, искренне считая, что ему суждено стать забойщиком скота – так он нетолерантно называл наших сограждан. Откуда бедняге было знать, что его самого уже приготовили на убой. – Генерал хищно скривил губы.

– Помню эту историю. Это было еще до меня.

– Да… Пуля снайпера взорвала его тупую голову как раз по окончании нашего разговора. Эту собаку надо было уничтожить. Но, что не отнимешь, он отлично знал слабости современного мегаполиса, превращающие его в ловушку. Скученность, сложная и уязвимая инфраструктура, от которой зависит физическое выживание горожан. Прерви водоснабжение, отключи электричество, связь, канализацию – и население превратится в охваченную паникой, обреченную толпу. Дай волю мародерам и бандитам, и здесь будет править закон джунглей. И тогда уютные дома станут надгробиями.

– А ведь люди это чувствуют, – сказал я. – Думаю, голливудская мода на апокалипсические фильмы – это отражение фобий среднестатистического жителя мегаполиса. У каждого благополучного горожанина в глубине души шевелится червячок – а насколько прочен его личный рай. И что будет с ним, с добропорядочным обывателем, имеющим квартиру, машину и счет в банке, если кто-то сомнет кованым башмаком его уютную теплую коробочку.

– А знаешь, какой самый большой мой страх? – обернулся ко мне Ломакин. – Какая фобия у меня?

– Какая?

– Не успеть… Мы столько раз успевали вовремя. Приходили в последнюю минуту, как кара небесная. Сметали все людоедские планы вместе с их носителями… И с каждым разом нам удается это все труднее…

– Успеваем мы далеко не всегда, – возразил я. – Помню, и самолеты падали с небес. И боевики захватывали больницы и концертные залы. Все было…

– Ты не понимаешь, Сергей… Это как бокс. Ты пропускаешь множество второстепенных ударов. Наносишь ответные. Но не дай бог пропустить тот самый удар, который отправит тебя в нокаут. Ты должен ударить раньше. Хоть на полсекунды. Главный удар должен быть твоим, а не твоего противника. И пока нам это удавалось.

– Изотопный шторм… – начал я.

– Этот тот самый главный удар. После него мир станет иным. Будут новые схватки. Но в ином мире. Который, скорее всего, будет куда жестче и хуже нашего… И мы пробуксовываем, Сергей… Черт возьми, мы не успеваем!

– У Комбинатора предчувствие, что все решится в течение трех-четырех дней.

– И в чью пользу? – посуровел генерал.

– Этого его третий глаз не увидел, – усмехнулся я безрадостно.

– Вот Нострадамус доморощенный. И ведь не подводит его, заразу, интуиция никогда… Поэтому, майор, делай что хочешь. Надо – закроем авиасообщение, перекроем все трассы в регионе, введем войска, объявим чрезвычайное положение. Главное, чтобы твои действия были обоснованы. И эффективны. Мы не имеем права словить тот самый главный удар в челюсть.

– Ввести войска, – хмыкнул я. – Это как бить комаров кувалдой – скорее разнесешь мебель, чем убьешь кровососа. Тут нужен точечный удар.

– Так нанеси его! И не опоздай…

– Я достану Марида, – кивнул я.

И в этот момент меня резанула неожиданно откуда свалившаяся мысль: а вдруг совсем недавно Бешеный Марид точно так же стоял и смотрел на многолюдный город – Москву, Питер или тот же Кручегорск. И был преисполнен вожделенной мечтой – нанести точный главный удар прямо в сердце мегаполиса. Он тоже прекрасно осознавал, что после этого человечество станет иным, и всем своим проклятым существом стремился к этому. Я ощутил какое-то иррациональное единство с этой тварью, будто мы были с ним на одной волне, занимали близкое место в этой вселенной. Вот только знаки у нас разные, плюс на минус. Эдакое единство и борьба противоположностей.

– Я его уничтожу, – добавил я уверенно. – Сейчас ему не уйти.

– Только не забудь о самом главном, – вернул меня с небес на землю генерал. – Помимо скальпа Бешеного Марида, у меня должна быть бомба. Целая и невредимая. Хоть купи ее у него. Но взорваться она не должна…

В тот же вечер я улетел в Кручегорск. До съемной квартиры добрался во втором часу ночи. А в три ночи меня разбудил звонок.

– Привет, Чак, – послышался голос Кастета.

– Здорово, птица филин. Чего тебе не спится?

– Сам говорил, чтобы звонил в любое время.

– Правильно. Молодец. Я это ценю…

– Слушай, Чак, а сколько ты мне готов отбашлять за фото той крысы, которую Чухонец ищет?

С меня слетели остатки сна.

– Где взял?

– Где взял – там уже нет. Чухонец раздал своим близким это фото – теперь они ее ищут.

– Фотка у тебя?

– Да.

– Встречаемся.

– Сейчас?

– Сейчас. В центре, у кинотеатра «Прогресс».

– Ладно. Только цена вопроса?

– Не на привозе. Не обманем.

Я сполоснул лицо холодной водой, прогоняя остатки сна. Отсчитал полторы тысячи евро – из тех, что мне передал Кузьма. И вышел из подъезда.

Когда я подъехал к старомодному, с колоннами и островерхой крышей кинотеатру «Прогресс», Кастет был уже там. Он стоял, прислонившись к бамперу своей массивной машины, и весь его вид выражал скуку и высокомерие.

Я пожал его лопатообразную руку. И кивнул:

– Давай.

Он вынул из нагрудного кармана и протянул мне конверт.

Я открыл его. Там был сложенный вчетверо лист формата А-4. На цветном принтере было отпечатано лицо сухощавой женщины – с правильными чертами лица, очень неприятное. Она весьма походила на ту валькирию, которую зафиксировала видеокамера на автозаправке.

Изображение было немного размытым. Можно было различить, что фотографировали ее днем на фоне какого-то восточного города – на заднем плане различались минареты и приземистые белокаменные постройки.