Однажды ты повернулся, вилка застыла в руке, а я не успела отвести взгляд. Что может быть страшнее и прекраснее, чем взгляд человека, который вызывает у тебя внутреннюю турбулентность? Ты задержал свой взгляд, немного удивился, кивнул мне и помахал рукой, а меня всю лихорадило, и мне казалось, что это очевидно.

Твои глаза – нет ничего прекраснее твоих глаз. Твоих ресниц. Твоих плеч, локтей и коленок. Твоей селезенки и мышц. Мне кажется, губы горят, как я хочу тебя целовать, но ладони мои холодные, как в мороз.

Это и есть любовь, Леня.

Это и есть любовь.

Я бы ни за что не перепутала ее ни с чем другим, потому что ничто другое не заставляет меня бежать.

Так что я подхватила ноги в руки и понеслась прочь, будто вспомнила что-то очень важное, например что у меня есть ноги, и ноги нужны, чтобы бежать, а куда я бегу – совершенно не важно, просто потому что кровь моя от твоего взгляда так разгоняется по венам, что нужно ее как-то усмирить, как-то успокоить, как-нибудь снять накал.

Однажды мама взяла меня на настоящий летный тренажер, там мы сидели будто бы в кабине воздушного лайнера, и заслуженный пилот объяснял, что есть положение невозврата, так что, если опустить рычаг для взлета и самолет помчится по полосе, остановить его уже нельзя и можно только взлететь. Так вот, когда ты смотришь на меня, Леня, ты опускаешь во мне рычаг, и я взлетаю – выбора у меня нет.

И вот теперь мы за сценой. Ждем своего выхода.

Мне сложно относиться к этому как к финалу, да и какой это вообще финал?

Новогодняя ночь – всего лишь подножка, и главное ее весело проскочить.

Но я почему-то думала, что это какой-то рубеж.

Сердце мое выскакивало из-под ребер. Не потому даже, что весь зал будет смотреть на меня, а потому, что после того, как мы споем, мне придется тебе сказать.

Еще пять минут, Леня, еще пять минут.

Мы стоим за кулисами, и мое сердце бешено колотится. Иногда у меня даже темнеет в глазах, и я глотаю холодную воду из бутылки.

За минуту до выхода мы встаем в круг, как футболисты, кладем руки друг другу на плечи, сходимся лбами, и Леня говорит: «Сыграем, ребята, давайте не облажаемся».

Я нахлобучиваю корону и медленно выдыхаю. Руки дрожат, но надо попытаться удержать хотя бы микрофон. Про себя я сразу решила: если что, сяду на пол, как будто так и было задумано.

Все стихло. Кто-то кашлял в зале, но в целом было оглушающе пусто. Леня шепнул: «Давайте!» И жестом, которым смахивают крошки со стола, погнал нас на сцену.

Прожектор ослепил меня, и это было кстати: я не видела в зале лиц, только слышала шепот. Как обычно, когда я оказываюсь внутри самого безнадежного страха, меня отпустило – и я подошла к микрофону, будто бы в ватном шаре, цепенея от адреналина.

Леня взял первый аккорд.

Я закрыла глаза.

Ну что?

Кажется, это случилось с нами: мы стоим на сцене плечом к плечу, он играет – я пою.

Разве не этого я хотела?

Но «в эту секунду всего этого становится недостаточно» – так сказал Гришковец в своем первом альбоме.

Люди – твари ненасытные.

Что еще рассказать про это мгновение? Однажды Вера ходила на свадьбу коллеги. По возвращении мама спросила ее: ну, что там было? Вера ответила просто: много еды, жених в черном, невеста в белом.

Так и здесь: он играл, я пела, потом все закончилось.

Музыка cмолкла, и зал взорвался аплодисментами.

Мы три раза вышли на поклон, два последних Леня держал меня за руку. Это было так по-настоящему и так нереально одновременно.

Я смотрела в зал, надеясь увидеть маму и Веру, но видела только сверкающий луч софита.

Оказавшись за сценой, я отыскала полароид и сделала вид, что старательно его разглядываю, стараясь не выпускать Леню из вида. Это было глупо, но более подходящий для этой цели телефон я найти не смогла – видимо, погребен под кучей реквизита и тряпками. Если Леня сейчас уйдет – другого шанса у меня не будет. Наконец ребята разбежались, а он немного замешкался, убирая инструменты в кофры. Я набрала воздуха в легкие и подошла к нему на несгибаемых ногах.

– Леня, – сказала я.

Что говорить дальше, я не представляла: все отрепетированные фразы испарились из меня, как вода на солнце.

Он повернулся ко мне, улыбнулся и сказал:

– Это было классно! Ты отлично справилась.

Я кивнула как-то слишком резко, от чего корона немного съехала с моей головы.

Ситуация становилась комичной: он не знал, что ему делать – продолжать собираться или ждать от меня признаний.

– Было здорово, – наконец я нащупала внутри себя несколько потерянных слов. – Я хотела сказать спасибо за этот опыт. За помощь и все такое.

На этот раз кивнул он и явно выдохнул, что ему не придется сейчас оказывать мне психологическую помощь.

Я развернулась, чтобы уйти, как в тумане сделала несколько шагов и споткнулась о барабанную установку. Я упала, тарелки грохнулись друг об друга, и я поняла, что судьба таким образом дает мне самый последний шанс. Пусть я и выгляжу как полная идиотка.

Леня уже стоял у места аварии с протянутой рукой.

Вот что будет дальше: я подам ему руку и скажу, что люблю его.

Я дала ему руку, и он вытянул меня.

На свою голову.

Потом я услышала свой быстрый, сбивающийся в крик голос, хорошо, что в зале началась дискотека, хорошо, что я и сама себя почти не слышала.

«Леня, прости, я должна сказать тебе. Просто хочу, чтобы ты знал. Я люблю тебя. Ты самый лучший, я так рада, что встретила тебя. Мне ничего от тебя не нужно, я счастлива уже этим – говорить с тобой, петь с тобой, это уже очень много. Прости».

Он все еще держал меня за руку и смотрел на меня – взгляд его стал очень серьезным, а руки холодными.

– Женя… – начал было он, но я вырвалась и побежала, как бежала всякий раз, когда он смотрел на меня или когда чувства переливались через край. Я поняла, что не готова услышать «нет». Пусть он промолчит, пусть он просто не успеет ничего сказать, пусть я никогда не узнаю, чем это кончится. В этом случае есть хотя бы шанс.

«Шанс есть у всех, – однажды сказала мама. – Главное – готова ли ты за него бороться».

Я выскочила на крыльцо, просто чтобы отдышаться, остыть и немного прийти в себя – без куртки, но с полароидом через плечо – когда я бежала, он бил меня по спине, как погонщик. Выдох мой сделался облачком – поднялся вверх и исчез на фоне пропавшего звездного неба.